— Стало быть, и любой другой мужчина?
— Не совсем. Нет, это нельзя назвать влюбленностью. Восхищение. Извечная тоска.
— Ты полагаешь, что никогда не избавишься от этой тоски?
— Нет, просто теперь она стала более явной.
— Почему же? Тебе ведь не придется всю жизнь быть дочерью палача! Воспоминания о твоем отце улетучились, как только все поняли, что у тебя есть свое собственное лицо, своя собственная ценность. И это очень большая ценность. Хильда!
Они миновали церковь и направились к лесу. Они шли по обочине дороги, разделяющей два участка пашни, и рожь была такой высокой, что доходила им до груди.
— Должно быть, мы странно выглядим со стороны, — усмехнулась она. — Две головы на плечах, движущиеся над морем ржи!
— Да.
— Спасибо за дружеские слова, — уже более серьезно сказала она.
— Будь добра, Хильда, говори мне «ты»! Мне неприятно слышать от тебя: «Господин Маттиас».
Она лишь грациозно склонила голову в знак того, что принимает его просьбу.
— Ты часто говоришь о своей тоске, — сказал он. — Ты постоянно тоскуешь?
— Да, это так. Но после того, как я стала взрослой, мои мечты стали иными.
— Это понятно. У меня тоже есть мечты.
Она так резко повернулась к нему, что они чуть не столкнулись.
— В самом деле? Так же, как и у меня?
— А какие мечты у тебя? — улыбнулся он.
— Нет, об этом я не могу рассказывать.
— Ну уж это ты зря. Не забывай о том, что я врач!
— Разве врачи в этом плане устроены по-другому?
— Я так не думаю.
Поле кончилось. Они вышли на лесную тропинку и пошли по ней. Ржаное поле, колышущееся от легкого ветерка, напоминало волнующееся море.
— Давай присядем на траву отдохнуть, — предложил Маттиас.
Они сели на лужайку, покрытую летними цветами. Колокольчики, красный клевер, ромашки, вероника, смолянка, змееголовка, лютики, мышиный горошек… Хильда чувствовала себя скованно и напряженно: ситуация была для нее совершенно непривычной. Только бы не наделать глупостей!
— Давай поговорим о чувствах взрослой, одинокой женщины…
— Нет, не надо! Зачем тебе об этом знать?
— Потому что ты мне нравишься и я интересуюсь тобой! Год за годом ты только и делала, что старалась угодить своему отцу — с бесконечным терпением и самоотверженностью, переходящими все грани. Но ты ведь совсем не такая, Хильда!
— Откуда тебе это известно? — растерянно произнесла она.
— Ты вся пышешь энергией, словно грозовое небо, мой друг, — сказал он, глядя на нее своими зелено-голубыми глазами, переполненными любовью. — Ты вся пылаешь! Глаза, черты лица, осанка, сдержанность поведения, походка — все это настолько чувственно, что я бы не осмелился отпускать тебя к деревенским парням!
