Дети тоже слышали крик и были напуганы больше, чем взрослые. Их успокаивала только беседа с доктором Мейденом, который по: прежнему приходил каждый день, чтобы взглянуть на них, хотя у Хильды складывалось впечатление, что он приходит, чтобы перекинуться с ней словечком. И высоко ценила это.
С Андреасом, напротив, она почти не виделась. Он приходил каждый день и так же дружелюбно здоровался с ней, но в его отношении к ней появилось что-то неопределенное, чего она не могла толком уяснить себе. Сама же Хильда не проявляла никакой настойчивости, она только ждала, а увидев его — радовалась. И она ничего не требовала. Он был ее желанной мечтой, недосягаемой и в силу этого привлекательной.
Однажды, спускаясь по лестнице, она увидела настоящий переполох.
Габриэлла подбежала к ней со смущенным смехом, прижав ладони к пылающим щекам.
— О, дорогая Хильда, что нам делать? Это просто невероятно, я совершенно сбита с толку!
— Что случилось? — с неуверенной улыбкой произнесла Хильда.
— Андреас! Представь себе, Андреас попросил руки Эли! О, Господи!
Сама же Габриэлла восприняла все это без гнева — просто до нее это еще не доходило.
Хильда замерла, схватившись рукой за перила. Она не в силах была произнести ни слова, слова застревали у нее в горле.
— Он сейчас здесь и разговаривает с Калебом, — ничего не заметив, продолжала Габриэлла. — А Эли заперлась в своей комнате, и я не знаю, как она восприняла все это.
Хильде вдруг стало все совершенно ясно. Как слепа она была! Строила себе воздушные замки, мечтала, не замечая того, что происходит у нее на глазах!
Наконец к ней вернулся дар речи.
— Я думаю, Эли очень рада, — упавшим голосом произнесла она.
Она не заметила, что Андреас и Калеб вышли в это время в прихожую, и продолжала — уже более твердым голосом:
— Мы с Эли как-то говорили об этом. И я знаю, что она ничего так не желает, как этого!
С какой легкостью она произнесла эти слова! Хотя при этом она чувствовала, что боль пронзает ее насквозь. Зато теперь она больше не будет страдать. Беспокойство и настороженность, которые она ощущала последние недели, ушли теперь прочь, на их месте воцарился долгожданный покой. Она ведь и так знала, что никогда не соединится с Андреасом, так что ее мечта была всего лишь сладостной мукой.
Теперь она была свободна. И она от всего сердца желала Эли добра.
Андреас был смущен. Он ожидал увидеть слезы, думал, что она закроется в своей комнате, хлопнув при этом дверью. Неужели он мог так ошибаться? Значит, это была с его стороны просто самонадеянность?
