Разговор со Строговым в «Хиусе» был более жестким и правдивым:
«Скажите, Алексей Петрович, — сказал он, глядя на меня в упор, — как вы рассматриваете свое положение в экспедиции?»
«В каком смысле?» — снова встревожился я.
«В смысле субординации… подчинения, например».
Я подумал и ответил, что поскольку мое командование откомандировало меня в полное распоряжение министра энергетики, я обязан подчиняться тому, в чье непосредственное ведение передан приказом министра.
…«То есть?»
«Вам, Анатолий Борисович».
Он подумал.
«Кажется, в армии неповиновение приказу считается самым тяжким поступком?»
«Так точно. Невыполнение приказа есть тягчайшее воинское преступление».
«Чьего приказа?»
«Приказа командира, начальника… вашего, например».
Первая разведка на болоте Венеры. Размышления капитана:
«В конце концов, он был единственным военным в экспедиции, и разведка по праву оставалась за ним».
Алексей Петрович докладывает о результатах разведки на болоте: «Он рассказывал медленно, стараясь не пропустить ни одной подробности, и с огорчением думал, что за такой доклад командир дивизиона назвал бы его размазней, а командир полка попросту выгнал бы его с совещания».
— Мальчик» вышел из горной гряды в пустыню:
— Как вам понравится такая дорога? — услыхал Алексей Петрович голос Строгова.
— Это пустыня? — недоверчиво спросил он, указывая вперед.
— Разумеется. Вам не нравится? Но почему? Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящие Каракумы, настоящие Черные Пески.
— В том-то и дело, что черные…
Алексей Петрович запнулся.
— Ну, а дорога? Как дорога?
— Что ж — дорога? Широкая, ровная… Теперь полетим.
— Ура! — заорал Вальцев. — Да здравствуют военные!
Он шагнул к Строгову, лихо взял под козырек и бодро сказал:
— Товарищ командир! По случаю благополучного выхода на ровное место прикажите выдать экипажу по стопке водки!
— Я выдам вам сутки ареста, Вальцев, — серьезно ответил Строгав.
— За что? Я ничего…
— За разложение в походе.
Бирский важно сказал:
— Некоторые граждане находят равновесие в употреблении алкоголя.
Размышления капитана во время пешего возвращения к «Хиусу»: Двадцать тысяч шагов за переход. Алексей Петрович мог бы и больше. В армии пятидесятикилометровый марш-бросок с полной выкладкой за сутки — довольно обычная вещь. И притом, придя на место, надо быть в состоянии «активно проводить операцию». Последнее, правда, никогда не получалось, солдаты падали и засыпали, как убитые. И командиры тоже. И там идут по дороге, а не по вязкому засасывающему песку, и ветер не валит с ног, и никто не болен лучевой болезнью и не обожжен, и отстающих подбирают в машины… И воздух не такой разреженный, и в принципе можно напиться, хотя это и не дозволяется и вредно действует. Все равно, Алексей Петрович мог бы больше — сорок, пятьдесят тысяч… Но Бирский… Он растер ноги еще в самом начале пути, шел, стиснув зубы от боли.
