— Взыщу! — прервал его Крутогоров. — За то взыщу, что память дырявая!.. Кто сказал — задержать?.. Проследить, сообщить, а ты?
Старший матрос сконфуженно потёр тугую шею.
— Видать, запамятовал…
— Ладно! — смягчился Крутогоров. — С песнями, говоришь?.. Давай сюда весельчаков этих! Личина — она всякая бывает.
Их ввели. Все четверо полукругом встали у стола. Оба матроса — сзади. Крутогоров по очереди оглядел семейство, начиная с отца.
— Любуйся, да побыстрее! — сказала мать. — Через полчаса — обратный поезд, а другой только завтра пойдёт. Ночевать тут мы не собираемся!
— Надо будет — заночуете! — ответил Крутогоров и встал, с шумом отодвинув стул.
«Кр-р-р!» — раздалось вдруг откуда-то.
Это резкое металлическое карканье заставило Крутогорова вздрогнуть. У Карпухи из-за пазухи выглядывал сердитый глаз и клюв молодого ворона.
— Это он в парке подобрал, когда вели сюда. Подбитый воронёнок, — смущённо объяснил старший матрос. — Мы уж не стали отнимать…
Крутогоров заинтересовался, потянулся пальцами к оттопыренной Карпухиной рубахе.
— Не тронь! — буркнул Федька, заслоняя младшего брата.
Крутогоров отвёл руку, произнёс неопределённо:
— Дела-а!.. Семейка!.. Глаза выклюют!
Помолчав, он неожиданно спросил у Карпухи:
— Отец-то у тебя родной?
— А что? — усмехнулся мальчишка. — Бывают двоюродные?
Молодой матрос, сдерживая смех, прижал ко рту ладонь. Старший сердито подтолкнул его локтем. Крутогорову и самому стало смешно. Он уже чувствовал, что никакие это не Самсоновы.
Он задал ещё несколько вопросов, взял у отца справку из госпиталя и приказал матросам запереть всю семью в камеру предварительного заключения.
Их повели по коридору. Каркал ворон. Федька стрелял в окна из своего пистолета. Мать бранилась вовсю. Она замолчала только тогда, когда за ними закрылась дверь и старший матрос задвинул снаружи засов.
В камере был настил, сколоченный из грубых досок, — нечто вроде нар человек на шесть. На окне — решётка. В двери — ничем не закрытое квадратное окошко.
Мать и отец присели на нары.
— Всё из-за тебя! — сказал отец. — Из-за языка твоего длинного.
— Из-за ноги твоей укороченной! — ответила мать. — Что, я не видела, как они на хромую твою пялились?.. Угораздило тебя на пулю наткнуться!
— Сразу видно — баба! — рассердился отец. — На пулю не натыкаются. Она сама тебя находит. Знал бы — я б её за версту обошёл!
— Не обошёл — вот и сиди! А на язык мой нечего кивать!
Ребята не слушали, о чём толкуют отец с матерью — обычная перепалка из тех, которые возникали часто, но всегда кончались миром. Острая и не сдержанная на язык мать была доброй и чуткой. Отец и мальчишки любили её и не обижались на колкие словечки.
