"Были слышны петухи", – говорила мать, вспоминая тот день. Но она связывала отдалённый шум не с приездом епископа, а со свадебным гуляньем.
Наш дом стоял далеко от главной площади, в манговой роще у реки. Моя сестра Марго пришла в порт пешком вдоль берега, а все встречные были слишком взволнованы приездом епископа, чтобы прислушиваться к прочим новостям. Лежачих больных вынесли к дверям, в надежде на чудотворное исцеление; женщины выбегали из двориков, с индюшками, поросятами и прочей снедью в руках; от высокого берега отчаливали каноэ, украшенные цветами. Но после того как епископ проплыл мимо, даже не ступив ногой на грешную землю, ущемлённая в своей значимости новость приобрела законный масштаб скандала. Именно тогда сестра Марго узнала эту новость целиком и во всей неприглядности: Анхела Викарио, прекрасная девушка, вышедшая замуж накануне, была возвращена родителям, так как новобрачный обнаружил, что она не девственница. "У меня сердце разрывалось, – рассказывала сестра. – Но сколько бы ни трепали эту историю, никто не мог объяснить мне, как случилось, что бедный Сантьяго Назар угодил в такой переплёт". Было точно известно лишь, что братья Анхелы Викарио поджидают его, чтобы убить.
Сестра возвратилась домой, кусая губы, чтобы не заплакать. В столовой она увидела как мать в своём воскресном костюме с синими цветами, надетом на случай, если епископ сойдёт с парохода поприветствовать нас, напевает фадо, накрывая на стол. Марго заметила лишний прибор.
– Это для Сантьяго Назара, – сказала ей мать. – Мне сказали, ты пригласила его позавтракать.
– Убери, – сказала сестра.
И рассказала новость матери. "Но она как будто бы уже знала заранее, – сказала мне Марго. – Так всегда случалось: бывает, начинаешь что-то рассказывать и не успеешь дойти до середины, а она уже знает, в чём дело". Эта страшное известие до последнего момента оставалась тайной за семью печатями для моей матери. Сантьяго Назара назвали в её честь, вдобавок она была его крёстной, но состояла также в кровном родстве и с Пурисимой Викарио, матерью опозоренной невесты.
Однако, едва услыхав новость, она тотчас же надела туфли на каблуках и парадную мантилью, в которой выходила только для визитов соболезнования. Мой отец, слышавший всё из постели, вышел в столовую в пижаме и встревоженно спросил, куда она собирается.
– Предупредить куму Пласиду, – отвечала мать. – Нечестно, что она одна не знает, что её сына собираются убить.
