В Милане дождь действует на автомобильное движение магическим образом – оно просто прекращается: светофоры мигают всеми огнями сразу, подземные переходы тонут в воде, канализация выплескивается наружу, у троллейбусов слетают дуги, и они застывают посреди проезжей части, автомобилисты забывают правила дорожного движения и пытаются пробиться к цели любой ценой. Водитель серого «фиата-пунта», один из двух полицейских, оказавших мне честь приехать за мной, чередовал грязные ругательства с ударами по клаксону и время от времени включал подвывающую сирену, но это нисколько не приближало нас к пункту назначения – полицейскому участку на улице Фатебенефрателли.
Мы почти не разговаривали все это время: оба моих ангела-хранителя явно не знали, как им со мной себя вести, а я хранил упорное молчание, огорченный тем, что совсем не так намеревался провести этот вечер.
Мы въехали во двор участка, меня провели длинным и извилистым подземным коридором, откуда подняли на этаж и оставили в одиночестве в убогой комнате, больше походящей на приемную второразрядного дантиста. Только журналы были другие: почти полный комплект выходящего раз в две недели журнала Независимого профсоюза полицейских и пара нераспакованных бандеролей с городской газетой за прошлый месяц.
Не было никого, с кем бы я мог поговорить хотя бы о погоде, поэтому я уселся на один из жутко твердых стульев и погрузился в чтение прессы. В результате через пару часов получил полную информацию о достоинствах полицейских агентов этого участка, о самых суровых законах, касающихся высылки иммигрантов и подобной дребедени, но никто так и не появился спасти меня от всего этого, не говоря уже об аббате Фариа. Правда, и я ведь совсем непохож на Эдмона Дантеса.
С журналами было покончено, и я перешел к изучению стен, подсчету плиток на полу и трещин на стенах, затем, прикрыв глаза, принялся за дыхательную гимнастику. Мне уже приходилось торчать в этом предбаннике, но впервые меня притащили сюда в связи с убийством, и я чувствовал, что мое положение более чем деликатное.
Намного деликатнее, чем десять лет назад, когда меня хватали за активное участие в шумных, но безрезультатных демонстрациях. Я был не самым примерным студентом факультета политических наук: сначала подписывал какие-то письма против идиотских реформ, потом начал серьезно заниматься политикой, примкнув к независимым молодежным группам. Это не значило, что я затевал что-то противозаконное или в рядах радикалов захватывал пустующие здания, однако конфликтовать с полицией приходилось почти каждый день, и мы нередко лупцевали друг друга палками.
