- Торжество, говоришь?
- Может, с билетом сложно?
- Чепуха! Когда урок-то?
- В тринадцать десять по-московскому. В школе тебя очень любят, Толя.
- Точно обещать не могу, попробую. Кабы, батенька, заранее... Я ведь себе не принадлежу.
- Для всей школы твой приезд будет праздником!
- Ладно, уговорил, Пал Палыч, уломал, будь по-твоему.- Дорофеенко и не заметил, как соскользнул на привычное административное "ты".- Пока!
- Закончили разговор?- спросила телефонистка.- Разъединяю.
Дорофеенко сбросил халат, лег на спину. Жена делала вид, что не просыпалась.
Он медленно снял очки и очутился в той проекции, о которой совершенно забыл. Старый московский переулок, школа, парадное с оторванной дверью, война... Небось, все посносили, а школа стоит. Да, утренним рейсом он вполне успеет. Встретят, как положено. Пионеры будут салют отдавать, подарят цветы, которые никогда не знаешь, куда сунуть, и все прочее. Сколько раз принимал он подобные почести в других местах - везде одно и то же.
Пал Палыч казался немолодым, когда Дорофеенко еще учился. Сколько ему нынче? Почему я пошел в данную отрасль - благодаря ему или вопреки? Или он просто ни при чем? Вот выйду на пенсию - обдумаю этот вопрос в мемуарах. Последний урок... А ведь, с другой стороны, и у меня тоже это будет: последний труд, последнее выступление по телевидению, последний международный конгресс, последний путь... Как говорится, за себя написать ничего не успел: сперва писал за других, а теперь другие за меня.
Руки Дорофеенко лежали скрещенными на груди, и он снял их. Как сказал однажды Лев Толстой, не спрашивай, зачем жить, спрашивай, что мне делать. Неплохо бы уважить старика. Нужно всегда оставаться людьми, в любом ранге, да мешает суета. Мы - жертвы. Наука поглощает нас целиком. Завтра бюро обкома - обойдутся, как бы только Темякин не перебежал дорогу с поездкой в Испанию. Прием англичан - это перепоручу. Что еще важное?
- Полетишь, Толь?- рассеянно спросила жена, привыкшая к непрерывным его вояжам.
- Знаешь ведь...
Он не договорил и погасил лампу.
4.
С утра Пал Палыч сходил в прачечную, взял накрахмаленную рубашку, которую не любил, потому что она натирала шею. Он заварил и выпил крепкого чаю, как всегда, с кусочком сыра без хлеба. Взял под мышку портфель, дошел до двери и вернулся. Положил портфель на место, на табуретку возле стола, и отправился просто так.
В школе мирно текли уроки. Коридоры пустовали. Гулко отдавались шаги, да уборщица тетя Настя брякала ведром. Из-за дверей доносились знакомые голоса учителей.
