– Не хотелось бы показаться нескромной, монсеньор, но в каком возрасте кардиналы отходят от дел?
– Практически никогда. В теории, для Священной Коллегии установлен ценз в семьдесят пять лет, но поскольку мы в большинстве, тем, кто помоложе, очень непросто спихнуть нас с места, только в случае отлучения от Церкви, причастности к финансовому скандалу или допущения серьезной политической ошибки. Некоторые кардиналы хотели бы обойтись без моего влияния на конклаве, который определит преемника Иоанна Павла II, и не будет случайностью, если этот процесс пошатнет мои позиции, позиции человека, выступающего против интегристских настроений, постепенно охватывающих Ватикан. А мне бы так хотелось поставить на место следующего папы своего человека…
В его взгляде промелькнули растерянность, искорка человечности и молящего смирения, как если бы воплощение в жизнь его мечты зависело от меня.
– Разрешите мне, – продолжает он на той же ноте, – называть вас "мадемуазель". Обращение "доктор" настойчиво напоминает мне о реалиях моего возраста, а "дитя мое" вас, судя по всему, шокирует.
Он извлекает из "дипломата" большой конверт, кладет его рядом с зеленой папкой.
– Вы бывали в Мексике?
– Нет.
– В конверте вы найдете командировочное предписание, заверенное в Госсекретариате, и пропуск, дающий вам право исследовать плащ ad litem[2].
– То есть?
– Ректор собора снимет защитное стекло.
– Это очень любезно с его стороны, но как вы сами сказали, я оперирую каждое утро, и в моем расписании до июня нет свободного времени.
– В обмен на это он потребует от вас надеть защитный костюм, применяемый для работы в стерильных условиях, – продолжает он. – Должен признаться, мне это просто смешно: образ в течение нескольких столетий был вывешен на свежем воздухе над алтарем, каждая свеча перед которым – источник ультрафиолетового излучения мощностью в шестьсот микроватт, что, по логике вещей, должно было бы уничтожить его за несколько недель. В любом случае ни одно полотно из агавы не просуществовало более двадцати лет: даже под стеклом оно распадается и превращается в пыль. Так что… Соблюдайте предписанные вам меры предосторожности лишь из учтивости. Ректор собора хранит свою тильму как зеницу ока, порой впадая в паранойю. Его предшественник, австриец, напротив, не верил ни во что: ни в чудеса, ни в науку, ни в самого себя. Его правоту в последнем в конце концов признал и сам понтифик.
Его манера пропускать мимо ушей мои возражения должна была бы вывести меня из себя, положить конец нашему разговору. Он уже с лихвой вышел за рамки отпущенного ему времени, в приемной ожидает пациент с дистрофией сетчатки, но любопытство оказалось сильнее.
