– Мне уже присвоен порядковый номер?
– Не беспокойтесь: вам будут созданы наилучшие условия и предоставлено время, необходимое для вашего расследования. В чем оно, собственно, заключается?
– Я загляну внутрь глаза через зрачок, чтобы замерить расположение, дисторсию и асимметрию описанных моими предшественниками предполагаемых отражений. Если офтальмоскоп выявит наличие суботражений, я при помощи рассеивающих и собирающих линз проверю, действительно ли каждое из отражений зафиксировало фокусные расстояния от двух поверхностей хрусталика, как это происходит в человеческом глазе. Отсутствие оных автоматически докажет, что отражения явились следствием погрешности в полотне или же выполнены краской.
Он качает головой, вникая в намеренно употребляемый мной непривлекательный жаргон, улыбается, давая мне понять, что моя экспертиза не вызывает у него никакого беспокойства, и подытоживает:
– Ну а в ожидании как следует отдохните, полюбуйтесь нашими памятниками старины, оцените нашу кухню. Вы хорошо устроились в гостинице?
– Сказочно.
– Если я могу хоть что-нибудь сделать, чтобы скрасить ваше пребывание в Мексике…
– У вас есть знакомые в мексиканском Институте культуры?
Он хмурится.
– К чему этот вопрос? – отвечает он наигранно-непринужденным голосом.
Я выкладываю на скатерть расписку, вырванную у моего вчерашнего совратителя. Отец Абригон пробегает ее глазами и в задумчивости потирает подбородок.
– Мне неизвестен ни этот человек, ни его отдел. В любом случае он не имеет никакого отношения ни к моему исследовательскому центру, ни к проводимому Ватиканом расследованию.
– Может это быть прикрытием для разведслужб?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, что-нибудь вроде секретных мексиканских служб…
– Нет, скорее всего в ведении этой организации находятся национальные музеи. Этот господин просил вас о чем-то конкретном?
– О моем содействии, как мне показалось. Я так до конца и не поняла, хотел ли он узнать мое мнение или заручиться моим молчанием. Он назначил мне встречу сегодня вечером вот по этому адресу.
И я показываю ему на обратную сторону визитки. Он распрямляет плечи, сжимает челюсти и с авторитетом телохранителя объявляет, что пойдет со мной. Неожиданные искренность и сила, вмиг сметающие его экклезиастическую сдержанность, производят на меня чрезвычайно благоприятное впечатление. Он, должно быть, чувствует, что я выхожу из своего кокона, и делает знак официантке, чтобы та несла следующее блюдо. И мне подают голубоватый суп, в котором плавают жаренные во фритюре неопознанные шарики, которые я перебираю вилкой, в то время как он продолжает:
