Железный забор свистел дырами – острые края были направлены в мою сторону – значит, жгучие и крепкие пули вырывались со стороны двора.
Я узнавал смерть по малейшим признакам, часто это проклятое предвосхищение сжигало мои нервные клетки, я не хотел этой встречи, она сама называла себя, – и мне приходилось присутствовать при ее приговоре.
Железная дверь взвыла, заскрипела – и я увидел… Будь все проклято… Розовые мечты, сполохи темной ночи, наше тепло прижавшихся тел, все умерло и распласталось на сыром подворье. Ксения лежала, ее поза не оставляла сомнений, мой проклятый опыт, мой навострившийся на смерть глаз все понял: убили девчонку, убили ни за что, за невинность…
Я склонился над ней, тронул холодную щеку – я знаю, умерший воспринимает это как лучшее восприятие доброй памяти о нем… Под телом натекло вишневое пятно – странное, нелепое, совершенно ей не нужное. Но даже если бы я принес ворох тряпок и вытер все до последней капли – все равно бы не смог ее оживить. Только сейчас разглядел, что Ксения получила по крайней мере пять пуль. Рваные раны, потеки крови… Очередной случай…
Она лежала навзничь на грязной земле, раскинув нелепо руки, подвернутые ноги в маленьких ботиночках, было что-то унизительное и стыдное в этом ее нелепом положении, застывшая боль на лице и исковерканная грудь, еще не знавшая материнского молока. Может, еще полчаса назад она умоляла не стрелять… А может, стоически приняла необходимую для кого-то смерть.
Я почувствовал взгляд в спину, резко обернулся: за мной наблюдал Шамиль.
– Ты хочешь сказать мне, что она погибла при артобстреле? – резко спросил я.
Он промолчал.
– Ее расстреляли! – закричал я. – За что? Кто эта сволочь? А может, это ты ее убил? Беззащитную девочку… Вы все шакалы после этого…
Я склонился над Ксенией – неужели это она? Я не воспринимал реальность. Почему ее убили? «Ты была… и нет тебя. Теперь никто не страшен… Повернись же своей душой к счастью». Их бог и наш – едины. И оба призывали любить человека. Они изнасиловали любовь. Все мы изуродовали ее и заменили слепым азартом войны. И азарта нет – осталась ненависть ко всему. Я не задумываясь застрелил бы убийц, попади оружие мне в руки. Ее приказал убить Шамиль Раззаев. Или убил сам, чтобы не терять времени…
Он ушел так же незаметно, как и появился. Мои глаза заплыли от слез, я не слышал выстрелов. Но мир не опрокинулся от несправедливости…
Я не стал хоронить Ксению, поднял ее почти невесомое тело, отнес под навес, уложил на доски, покрыл одеялом, которое взял в доме. Только потом, недалеко от ворот увидел ее выпотрошенную сумку: в грязи валялись губная помада, круглая коричневая коробочка, ручка, полотенце, расческа. Еще я заметил связку ключей и, повинуясь безотчетному порыву, поднял и сунул в карман.
