Катя. Да, с вами, с вами в этой любви, в этой борьбе на веки веков!
Иван Сергеевич. А если и там опять — будут только могилы бескрестные?
Катя. Пусть могилы — из могил встанут мертвые.
Иван Сергеевич. А Гриша думает…
Катя. Пусть думает, пусть сберегает душу свою.
Иван Сергеевич. Да ведь и я сберегал. Может быть, за то и наказан… А ты думаешь, те-то, живые, поймут?
Катя. Ведь вы же поняли.
Иван Сергеевич. Понял ли?.. Ну, дай Бог час!
Катя. Как вы хорошо сказали, милый!
Иван Сергеевич. Что?
Катя. Да вот это: дай Бог.
Иван Сергеевич. А-а, насчет Бога. Ну, это я так, нечаянно.
Катя. И хорошо, что нечаянно.
Иван Сергеевич. Хорошо? Да, вот как смотрю на тебя, — все хорошо, и кажется, что будет радость…
Катя закрывает лицо руками.
Иван Сергеевич. Что ты, Катя, милая?
Катя. Ничего…
Иван Сергеевич. Нет, скажи, а то, в самом деле, подумаю, что не понял…
Катя. Поняли, поняли! А это я оттого, что вы сейчас, а как он…
Иван Сергеевич. Кто? Федя?
Катя. Да, теми же словами, как он, о радости — вот, что «будет радость»…
Иван Сергеевич. Как он? Ну, так что же? И хорошо, что как он, что вместе с ним?
Катя. Да, вместе! Я же вам говорила, что вместе. Все вместе.
Иван Сергеевич. Катя, Катя, вот смотрю на тебя и кажется, что будет радость, а отчего — не знаю.
Катя. Нет, знаете.
Иван Сергеевич. От чуда, от вашего чуда, что ли?
Катя. Не от нашего, а оттого, что наше чудо и ваше — одно.
Молчание. Сумерки. Такая тишина, что слышно, как желтые листья падают.
Иван Сергеевич. Катя, пойдем к нему.
Катя. Лучше завтра. Устали вы…
Иван Сергеевич. Нет, сейчас. Мне сейчас хорошо. Не бойся, Гриша боится, думает, могила бескрестная, — значит, проклятая, а ведь мы так не думаем. Ну, и пойдем. Поплачем — ничего, что поплачем — все-таки… будет радость.
Катя (обнимает и целует его). Да, милый, будет радость, будет радость!
Занавес.
[1914]
