Катя. Не завидуйте: это — легкость тяжелая; тяжело оттого, что слишком легко. Как во сне: летаешь, летаешь, хочешь стать на ноги и не можешь — все на аршин от земли: тяжести нет — земля не держит. Или как на воде пробка: жизнь из себя выталкивает — нужно усилие, чтоб оставаться в жизни, а только что отпустишь себя, — вода пробку вытолкнет… Федор Иванович говорит: вольная смерть от радости. А у меня не от радости и не от горя, а от легкости, оттого, что все равно… (Вдруг умолкает, как будто спохватившись).
Татьяна. А вы, Катя, не кокетка?
Катя. Кокетка? Отчего вы подумали?
Татьяна. Да вот все это: несуществующая, нерожденная, на аршин от земли… Вы собой не любуетесь?.. Aгa, покраснели. Обиделись?
Катя. Я не обиделась, а вы не поняли.
Татьяна. Не поняла? Скажите, пожалуйста, какая премудрость! Ах, вы моя милая девочка! То взрослая, даже слишком взрослая, а то вдруг маленькая, маленькая девочка… Ну, что вы на меня так смотрите? Боитесь? Не верите?.. Катя, да вы серьезно обиделись? Полно же, будьте великодушнее. А то некрасиво: кошачьи подарки, собачьи отнимки. (Встает). В самом деле, дышать нечем! Мне тоже начинает казаться, что липы ладаном пахнут. Пойдем-ка, где посвежее. — ляжем в траву.
О, не кладите меня
В землю сырую!
Скройте, заройте меня
В траву густую!
«Ипполита» будем читать. Или я вам из «Федры», хотите, по старой памяти? C'est Venus tout entiére à sa jiroie attachée… Да, «вгрызлась, вгрызлась, как зверь» — вцепилась, вгрызлась — и не отпустить… А знаете, Катя, вы вот меня не любите, а я могла бы вас полюбить… влюбиться в вас.
Катя. Вы? Нет, едва ли… не думаю.
Татьяна (смеясь). А вот и могла бы, могла бы! Ничего вы не знаете, маленькая, глупенькая девочка!
Обнимает и целует ее. Татьяна и Катя идут в аллею. Гриша и Пелагея выходят из-за кустов.
II
Пелагея. Ушли, слава тебе Господи! И о чем болтали? «Ипполит да Федра», а по-нашему, Иван да Федор, — Иван Сергеевич; да Федор Иванович, так, что ли?
Гриша. Молчи; дура, или я уйду.
Пелагея. Не уйдешь, миленький; никуда от меня не уйдешь: мы теперь с тобой, как веревочкой, связаны. Ох, дела-дела; как сажа бела! И в старину этих самых делов довольно было, только все шито да крыто. Не то, что у вас, нынешних, — срамники вы, скандальники, бесстыдники! Вот, говорят, дедушка ваш, купец Вахрамеев; богатей, — по бороде Авраам был, а по делам хам. Дедушка — снохач, а бабушка тоже не промах — то с одним, то с другим приказчиком. Да все в тайности, в святости…
