В канун нового, 1765 года парадного ужина не устраивали, поэтому день 31 декабря проходил как и обычно, а на 1 января был назначен праздничный бал. После ужина, когда все собирались расходиться, Павел стремительно выбежал из-за стола и быстро вернулся, держа что-то за спиной.
– Господин Порошин! – торжественно произнес он. – За вашу верную службу мы решили выдать вам диплом, – и протянул своему воспитателю скатанный в трубку лист бумаги. Порошин развернул ее и начал читать. «Диплом полковнику Семену Порошину. Уроженец Великой Пермской провинции, житель сибирский, наследственный князь Тверской, дворянин всероссийский, полковник армии ее величества, – громко читал он, узнавая четкий каллиграфический почерк учителя Петра Ивановича Пастухова, – мы даем сию диплому для уверения об его хороших качествах, а чтоб еще больше уверить об его хороших качествах, дается ему патент, в котором будут прописаны все его заслуги и будет сделан герб. Пїаївїеїлї Рїоїмїаїнїоїв».
Выше подписи был нарисован герб: на красном поле шпага и циркуль крест-накрест. С правой стороны щита изображен был бог Марс на пушках и ядрах, с левой – богиня Минерва на книгах. Все это должно было обозначать принадлежность герба человеку военному и учителю. Никита Иванович одобрительно захлопал, его примеру последовали гости.
Когда все разошлись, Павел позвал Порошина к себе в опочивальню.
– Понравился тебе мой диплом? – лукаво спросил он, укладываясь в постель.
– Счастлив получить от Вашего Высочества столь лестную аттестацию, – ответил Порошин.
– Я тоже очень рад, что ты у меня кавалер, – смущенно сказал мальчик и, чтобы сменить разговор, быстро спросил: – Новый год – это хорошо? Отчего ему люди так радуются, ведь еще на один шаг им ближе к смерти? Время-то течет, – добавил он в задумчивости.
– Оно верно, течет, но и мы растем, – ответил Порошин, – набираемся опыта, готовимся занять свое место в ряду граждан отечества и занимаем его, такова жизнь.
– Что-то коротка она, – недовольно буркнул Павел.
– Для отдельного существа, может быть, и коротковата, – согласился Порошин, – но если взять в целом для человечества, то в самый раз. Какое обширное зрелище открывается, когда представишь себе прошедшие века, наполненные бесчисленными делами.
– Когда я воображал такое огромное времени пространство, – нетерпеливо перебил его Павел, – плакал часто оттого, что потом умереть должен. Придет смерть, и для меня все будет кончено, а другие останутся жить.
