Он взял сигарету у Виктора.
— Огоньку даст артиллерия.
Зина первой схватила книгу с тахты как ей принадлежащую.
— Чур, сначала я!
Все потянулись смотреть. Борька сидел, опершись спиной о стену. Несколько раз подряд затянулся глубоко. Из глаз еще не ушло возбуждение.
— Я думала, ты меня рисуешь, — протянула Зина разочарованно.
На рисунке была Машенька. Но только еще больше, чем в жизни, похожая на мать: Аня Машенькиных лет. Ничего не закончено, отдельные сильные штрихи, но когда Андрей увидел эту кривую родную улыбку, которую, ему казалось, он один знал, и из детских глаз-вишенок Анина душа на него глянула, он физически почувствовал, как его кольнуло в сердце.
— Боря, я хочу быть нарисованной!..
— Нет, откуда в тебе это? — говорил Виктор, не скрывая зависти. — Ведь вот не подумаешь так, а? Со мной в палате два летчика лежали.
— Сейчас будет сказана гадость, — предупредил Борька.
— Ну, летчики, ты же знаешь, Андрюша, аристократия: рис, вино, шоколад, меховые сапоги…
— Ну? — торопил Борька.
— Ранило их. Понимаешь, Андрюша, их ранило.
— Ну?
— А у нас там врач была. Блондиночка лет двадцати пяти, незамужняя, такая, я тебе скажу…
— Виктор! Фу!
— Вот это дрессура! — восхитился Борька.
— Так она говорила про летчиков про этих: «Какие они раненые? Здоровые мужики.
Думаете, они на перевязку ходят? Они ходят, чтобы халат мне подать».
— Я вижу, ты там тоже халаты подавал. Вот, оказывается, как вы воевали!
— Зинушка! Меня возили ногами вперед. В гипсе.
— Ну разве что так только.
— И все дела? Запомни, пехота, и запиши: летчик, умирая даже, встанет и подаст даме пальто.
— Нет, ты послушай, Андрюша, что с ними в обед происходило! Госпитальный обед сам знаешь: жив будешь, а все остальное… Виноват, при дамах умолкаю. А летчики привыкли как? Карманы шоколада насовал — тогда воюет.
— Торгашеская психология. Американцы до сих пор с нас требуют за свиную тушенку, а вы с летчиков за шоколад.
Борька посмеивался, но чувствовал себя беспокойно оттого, что Аня, войдя, взяла в руки рисунок.
— В сорок первом году, когда нас не было в воздухе, вы же землю грели животом.
Как воткнулись носом, так и лежали, зажмурясь, пока звук мотора не услыхали над собой. Вот когда вы только голову подняли.
— Треплетесь? — сказала Аня. — Эх вы, друзья! Он годами пловчих лепит и пионерчиков с горнами, а вы треплетесь. Да он талантливей вас обоих. Свиньи вы, а не друзья!
— Аннушка… — Борька давил в пепельнице окурок, был он растерян и смущен. — Они, конечно, свиньи, само собой, но ты уж очень меня трактуешь с излишествами.
