— А помощник Бородина — хитрован. Чмаринов Борис Ксенофонтович. Хитрова-ан!
Левое ухо рваное видал?
— На черта мне его ухо?
— Не скажи. — Виктор подмигнул с превосходством. — Вот так сшито поперек, и кусочка сверху недостает. Старый волк! Жизнь знает лучше нас с тобой. Да-а…
Сняв запотевшие очки, Виктор щурился на грань стопки. Мыслью был он сейчас не здесь. Мыслью он сейчас был там, где уже бывал не однажды, но куда сегодня перед ним открылись двери. Ведь могли не их, а чью-то другую судьбу поставить на рельсы, и покатилась бы с легкостью… Но вслух ронял только тягучее «да-а».
— Давай, Андрюша, вот за что. — Протерев, Виктор надел очки. — Кто-то сказал: дружба — это лодка, в которую в хорошую погоду вмещаются двое, а в бурю только один. За нашу с тобой лодку, Андрюша!
Как раз в этот момент оркестр смолк, стыдливо смолкали запоздалые голоса. Их тост раздался так, что от соседнего столика обернулся парень в спортивной кожаной куртке.
— Лодку, что ль, покупаете?
— Ну да, лодку, — сказал Андрей.
— Уважаю. Моторную?
— Двадцатый век!
— Уважаю. Бывай здоров!
Он повернулся к ним заскрипевшей кожаной спиной, опрокинул в рот стопку.
— И зачем им лодка, когда вот она водка, — мимо проходя, улыбалась Зина. — На ней дальше поплывешь.
Двумя пальцами за горлышко она словно нечаянно составила с подноса к ним на стол новую бутылку.
— Ну что за Зиночка! — вскричал Виктор. — Все понимает! И закуску тоже. — Тут он в целях конспирации спрятал под стол пустую бутылку, будто ее и не было совсем. — Что-нибудь, Зиночка, эфемерное такое. Можно нам что-пибудь такое обеспечить?
— Вам я могу обеспечить все. — Зина ясно улыбалась.
— Ну Зина, ну что за Зина! — вскричал Виктор, несколько увянув.
— Мужчин надо прежде всего кормить, — сказал Андрей, — поэтому для начала…
— Сосиски с капустой.
— Их еще на комбинате мясом набивают.
— Не будем тревожить, пусть перевыполняют план, — сказал Андрей. — А бифштекс, случайно, еще не на четырех ногах? Впрочем, мы и на яичницу согласны.
Зина смотрела, улыбалась.
— Жены-то небось молятся на вас?
И пошла, повлекла за собой взгляды. И Виктора и парня в кожаной куртке. Тот до тех пор поворачивал голову, пока на покрасневшей шее позволяли напрягшиеся связки мускулов.
— Уважаю, — сказал он потрясенно. И потянулся к сигарете Андрея: — Друг, дай огоньку!
Широкие плиты его скул блестели, черные глаза косили нетрезво. Он пыхнул сигаретой.
— Спасибо, друг.
Опять заиграл оркестр. Люди что-то беззвучно говорили, сближая головы над столиками, подымали кружки, чокались рюмками, и глаза сквозь дым сигарет и лица сияли одним общим выражением. Во всех в них — и в молодых и в старых — был интерес собравшейся вместе мужской компании.
