В первый день поселок, потрясенный, не вышел на торги. Выставили стражу, зарядили единственную пушку, послали наверх, князю, мольбу о защите. Ответ пришел незамедлительно: выяснить досконально намерения торговцев. Если они в самом деле древесину продают — зачем крик поднимать? Гарнизон на верхушке маленький, а Императора тревожить, патруль вызывать — так готовы ли поддонки по чести ответить, если вызов окажется ложным?
Начались сомнения. Кто-то кричал — кровавую древесину не берите! Ничего хорошего она вам не принесет. Убийцам свои деньги отдадите — будете с ними в сговоре, мертвые плотогоны не простят, да и бессовестно это, люди, подумайте…
Отец Варана стоял посреди квадратной поселковой площади, стоял неподвижно, уперши руки в бока, а вокруг него прыгал, надрывался сосед Соля:
— А если не будет других в этом году? А если не будет больше никакого дерева, только это? Чем топить будешь — волосами своими? Бородой?
Отец Варана играл желваками, но с места не двигался и в ответ ничего не кричал. На третий день поддонки потихоньку, по одному потянулись к берегу — на торги. Прятали глаза; древесина оказалась на редкость дешевой, брали помногу, весь берег заставили пирамидами бревен, только отец Варана не взял ни сучка.
Через неделю пираты ушли на изрядно подтаявшем плоте.
Других в том сезоне не было, как ни ждали. Где-то в середине осени у Варана в доме не стало чем топить; отец покупал сушняк наверху — сухие водоросли, которыми обычно растапливали самое мокрое, самое неподатливое дерево. Сушняк стоил дорого и сгорал в одно мгновение.
В доме было сыро и холодно. Мелочь плакала; отец сжег в очаге лодку. Все, что было в доме деревянного, одно за другим отправилось в печь.
В начале зимы кто-то подбросил под дверь груду поленьев. Все они казались чистыми, светлыми, теплыми; тринадцатилетний Варан, помнится, долго сидел, баюкая одно поленце, разглядывая узоры, вдыхая непривычный запах…
Тогда мать Варана, не сказавшая отцу ни слова от печально памятных торгов, наконец раскрыла рот.
— Возьми, — сказала она.
И он взял. Не оставил дерево мокнуть под дождем, как намеревался сначала.
Всю зиму соседи тайком им помогали — кто поленце, кто десять, кто груду. И всю зиму отец молча брал их подношения.
Сильно изменился с тех пор. Много пил. На Варана иногда срывался, бил, чего прежде никогда не было…
Хорошо хоть, девчонок не трогал.
И Варан решил уйти; по ночам ему снились древесные прожилки. Он воображал земли, где деревья растут не просто выше человека — до неба; наверное, под ними даже можно прятаться от дождя. Ему снился лес — таким, как о нем рассказывали давным-давно настоящие плотогоны, кряжистые, в сучках-бородавках; показывали на срезе годовые кольца, и у Варана сам собой открывался рот: это дерево втрое старше его? А это — в десять раз?!
