С нижайшим почтением — судья и дознаватель Верон-Беломидий (Слизняк)».
* * *
— Я велю позвать палача, — чиновник потер ладони, — и тогда ты заговоришь по-другому, щенок! Кто дал тебе деньги?
— Я нашел их в море, — повторил Варан, глядя прямо перед собой. — Я вожу посетителей… на змейсах…
— Кого ты куда водишь, мы знаем! Кто дал тебе деньги? У тебя есть последний шанс избежать дыбы. Кто?
— У меня есть свидетель, — сказал Варан, с трудом проталкивая слова сквозь сухое горло. — Молодая… дама, вчера она каталась на… она бросила монету, я нырнул…
— Монету в сто реалов?
— Нет… Монету в треть реала… я нырнул и увидел, что деньги плывут…
Чиновник желчно рассмеялся:
— Деньги плывут, ну ты посмотри на него! Хватит, мне надоело это слушать, Васко, беги за Шкуродером…
— Там есть клады, — упрямо продолжал Варан. — Я подумал, что водой размыло чей-то тайник…
— Ага, чужой тайник! И ты никому не показал, никого ни о чем не спросил, побежал покупать побрякушку?
— Да, — Варан чувствовал, что тонет, что поверхность воды отдаляется, а грудь уже рвется изнутри. — Я давно хотел… ожерелье. Я хотел его подарить невесте. У меня есть невеста…
— Как зовут молодую даму? — спросил человек, сидящий в углу за простым каменным столом. — Ту, что видела, как ты нашел деньги?
Варан наморщил лоб:
— Я… не знаю. Хозяин, спросите у хозяина, он знает… он поможет ее найти…
— Мы тратим время, Слизняк, — пробормотал чиновник, прикрывая ладонью воспаленные, лихорадочно блестящие глаза.
Тот, кого звали Слизняком, пожал плечами. Тяжело поднялся, удалился в темный сводчатый коридор; в глубине коридора мерцали бледно-голубые огни. Варану вспомнились камни на бархатке — пять белых, пять синих…
За спиной скрипнула дверь. Варан обернулся; сзади, очень близко, стоял старик с волосами такими длинными, что они доходили ему до плеч. Варан сроду не видел, чтобы мужчины носили столь бесконечные волосы. Шкуродер, содрогнулся Варан. В ту же минуту стражники вытянулись по стойке «смирно», а чиновник поспешно поднялся из-за деревянного стола:
— Ваше сиятельство…
Длинноволосый махнул рукой. Описал по залу широкий круг, остановился, помахал под носом у чиновника знакомой радужной бумажкой:
— За полреала! За полреала умельцам голову снимали. Нарисуют радугу на бумажке, обольют воском… Ночью на базаре всучивают простакам… А днем, если не слепой, — видно же, что подделка… А эту я не различил бы! И сейчас в руках держу — не верится… Сядь, Суслик…
