Движок очнулся. В лампочке расширяется зрачок света. Она глаз, разбуженный среди ночи, встревоженный, старающийся увидеть как можно больше. Микрофон включен, он теперь налит звуком, вернее - запасом звука, который только ждет моего голоса.
Над головой тоненько, почти ласково свистят пули. Лес ловит их мохнатой лапой.
- Внимание! - начинаю я. - Мы предлагаем вам выбор: жизнь или смерть.
Голосом я богатырь. Я мог бы померяться с легендарным Калевом. Мой голосище вызывает во всех моих мышцах ощущение силы.
- Вспомните, сколько рубежей вы сменили, - гремит наш лес. - Всюду вы оставили убитых товарищей! Не сегодня-завтра падет и этот рубеж.
Что-то живое шевелится возле меня. Ящерица! Маленькая, юркая, искроглазая ящерица. Она прибежала на свет и с любопытством смотрит в микрофон. Ночной мотылек залетел под плащ-палатку, он порхает вокруг лампочки, садится на текст, который я держу перед собой. Лес принял меня, как своего. Ящерица скатилась под камень, но появился другой обитатель леса. Он сидит на моем колене - зеленоватый, пятнистый лягушонок.
Хлоп! Хлоп! Это мины, они упали близко, в какой-нибудь полусотне шагов. Валун защищает меня лишь с одного бока, да и то не целиком. Я пригибаюсь. Я продолжаю читать. Сбиться, замолчать, растерявшись, - значит помочь немецким минометчикам скорректировать прицел. Тогда пропал. Тогда они засыплют участок минами.
Еще мина. Я стискиваю микрофон, припадаю плечом к камню. Не подать виду!.. Еще мина, осколки вспороли дерн где-то рядом шагах в пяти. Спокойнее! Не ускорять чтение, не повышать голос, читать как ни в чем не бывало. Как будто нет никаких мин.
Мотылек - тот не боится их. Он по-прежнему беззаботно кружится тут, садится на ободок моих очков. Ему наплевать на мины. Они рвутся слева, с той стороны, где мы не защищены, - ему это безразлично. Мы не уйдем. Мы это я и мотылек, это лягушонок, это лес, все живое перед лицом воющей, лязгающей смерти.
Мой голос сейчас как будто отделился от меня, я двигаю губами, лежа на камне, почти касаясь микрофона горячим, потным лбом, а мой голос подхвачен лесом. Он бушует, он кричит гитлеровцам:
- Решайте сейчас! Завтра будет поздно!
Все! Конец! Теперь Шабуров поставит пластинку.
Рубашка прилипла к телу, я мокрый, словно не ледник, а я сам укладывал эти валуны.
"Роса, - думаю я. - Скоро утро. Но мы дадим еще одну передачу. Не отсюда - здесь нас накроют: Шабуров сыграет им музыку, и мы уедем".
