— От какого?
— От какого? Что ты такой любопытный? Вы ведь вот, смотри, куда-нибудь ездили на праздник, а таким же манером мог у меня и свой праздник быть.
— Это ваша совершенная правда. А молочко теперь у вас есть? Нам очень понравилось ваше молочко.
— Не наше, а коровье.
— Ну что про эту глупость спорить!
— Какая же в этом глупость — мы сами не дойны, а корова дойна.
— Ну, хорошо, хорошо, — корова! Вы очень хорошо меня поправили; молочко от вашей коровки превкусное, и мы вот опять заехали, — дайте нам по кувшинчику!
— Можно!
Путимец встал и, придерживая ухо ручником, пошел в сени, а Гоголь вслед ему крикнул:
— И знаете: у вас молоко очень недорого!..
Говоря это, он толкал локтем соседа, чтобы тот не вмешивался, а сам тянулся с повозки, желая расслышать, что в ответ на это молвит Путимец. Но тот распорядился самым неожиданным образом и сразу разрушил всю умышленную против него затею,
VIII
Молодые люди услышали только, как Путимец в сенях громко позвал внука, того же самого Егорку, который их угощал ранее, и велел, чтобы он вынес кувшин молока.
Явился Егорка и принес молоко, но сам Путимец более уже не показывался.
— А где же твой дедушка? — спросил Гоголь.
— А на что он вам нужен?
— Да так, — ни на что не нужен.
— Он в избе сидит, — отвечал Егорка.
— Отчего же он к нам сюда не придет?
— А зачем ему выходить?
— Да так… просто!
— Не хочет.
— А почто так не хочет?
Егорка помолчал и потом, водя за щекою языком, неохотно молвил:
— Да зачем ему надобно выходить?
— Деньги с нас взять за молоко.
— Давайте — я возьму.
— Сколько же тебе дать?
Егорка немножко помолчал и потом молвил:
— Это все одно.
— Что это такое: все одно?
— Я деньги возьму.
— Да сколько?
— Сколько дадите.
— А я вот тебе гривенник дам.
— Ну так что ж…
— Довольно это будет?..
— Довольно.
Черныш и Гоголь переглянулись. Оборот выходил неожиданный и совершенно безэффектный. Гоголь подал мальчику двугривенный, и они поехали.
Мало того, что затеянная проделка с Путимцем не удалась, но теперь еще явилась забота ее разгадывать.
— Что это за чудо такое с ним поделалось! — заговорил, отъезжая, Гоголь.
— А це певно таке чудо над ним поднялось, — отозвался с облучка паробок, — що мабуть кто-сь сего бисова кацапа добре по морди набив або по потыльци ему наклав.
— Кто же его мог побить?
— А бог цирковный его знае!..
— А ты наверное ничего не слыхал, что его били?
— Ни, я не чув, а тильки бачите, що вин такий добрый зробився.
— Но кто же его мог бить в его собственном доме?
