Ползком выбрался из воронки, куда меня забросило взрывной волной, и глазам представилась страшная картина. Берег возле переправы был усеян трупами наших бойцов и командиров, вокруг - разбитые, перевернутые машины, многие из которых еще горели. Возле машин, которые остались целы, расхаживали немецкие солдаты с автоматами, с закатанными по локоть рукавами. Они громко переговаривались между собой, группами залезали в кузова, сбрасывали на землю наше имущество: ящики с продуктами и обмундированием, медикаменты. Чаще других слышались слова: "Шнапс! Шнапс!".
"Бежать! Подальше от врага!" - эта мысль пришла в голову сразу же, как только увидел фашистов. Она придала силы, и я ползком стал пробираться к лозовым кустам. Но было уже поздно. Не прополз и десяти метров, как передо мной выросла группа немцев. Один из них крикнул:
- Рус! Вставай! Пошель!
Я с трудом поднялся. Немец подошел ко мне почти вплотную, жестами приказал вывернуть карманы. Кроме документов и индивидуальных пакетов, у меня ничего не оказалось. Фашист пошевелил сапогом кучу индивидуальных пакетов, снова повторил: "Пошель!" - и показал рукой вперед. Он повернулся к своим, я быстро нагнулся, подобрал индивидуальные пакеты, торопливо рассовал их по карманам.
Гитлеровец с силой толкнул меня в бок прикладом автомата. Я выпрямился. На мгновение мы застыли, глядя в глаза один другому. Это был пожилой немец с морщинистым лицом рабочего человека, широкими и сильными, тоже, вероятно, рабочими, ладонями. Даже пальцы, лежавшие на автомате, были в синеватых крапинках металла. "Наверное, наборщик или печатник", - подумал я. Но в его взгляде явственно читались презрение и даже брезгливость. Понятно: для него я не человек. Видно, глубоко в душу вросли ядовитые корни гитлеровской пропаганды о превосходстве немецкой расы над всеми остальными людьми. Смешно было бы сейчас говорить с ним об интернациональной дружбе, о международной солидарности трудящихся.
Фашист снова замахнулся автоматом, заставляя меня идти вперед.
Нас, оставшихся в живых, согнали на голый, открытый со всех сторон пригорок, и начался грабеж. Фашисты приказали разуться, стали отбирать сапоги, часы, шарили по карманам. Расхаживавший гитлеровский офицер при малейшем неповиновении бил пленных стеком. Несколько ударов по голове получил и я. Затем нас построили в колонну, вывели на дорогу и погнали по ней.
Растерянный и подавленный всем случившимся, еще не пришедший окончательно в себя после контузии, я шел, низко опустив голову, а когда поднял ее, мне показалось, что впереди мелькнула приметная шевелюра однокурсника Муни Скобло. "Не может быть! - пронеслось в голове. Почудилось...". Стал пробиваться вперед, и вскоре нагнал человека с пышными черными волосами.
