– Я думал, только у нас такое говно, – качаю я головой.
– Оно везде. И скоро каша будет крутая. Все к тому идет. Жопой чую. На Тринидаде часовые уже конкретно оборону держат. Стреляют там каждый день. Боеприпасы оттуда вывозят, склады чистят. Увольнения отменены. Тут еще попроще, у англиков. А у латинцев – полная труба. Ты в курсе, что у них набор запрещен? Больше оттуда ни одного рекрута. И всех, кто оттуда призвался, потихоньку перевели к черту на кулички. Независимо от званий и заслуг.
– Чего, думаешь, заварушка будет? – Я понижаю голос.
– Тоже мне тайна, – хмыкает Гус. – Однозначно будет. Все бы ничего, но эти их лозунги «Шеридану – демократическое правление» да «Долой имперских оккупантов»… Сам знаешь, Генрих и не за такое в пыль растирал.
– Давно пора, однако, – задумчиво замечаю я.
Гус только молча кивает.
За разговором мы незаметно опорожняем несколько кружек. Приятное, легкое опьянение охватывает меня. Я всегда был слабоват на спиртное. Бар постепенно наполняется народом. Голоса, смех, звон посуды и музыка начинают сливаться в неповторимый звуковой фон, присущий небольшим забегаловкам. За этим фоном я не сразу слышу трель коммуникатора. Ника. Я совсем забыл про нее.
– Ты где, чудовище? – спрашивает она.
Гус с любопытством косится на ее лицо.
– Я в «Треске», кошка, – говорю я с улыбкой. – Встретил старого друга.
– Алкоголик, – шутливо выдает Ника. – Познакомил бы нас, что ли?
– Конечно, милая. Дорогая, это мой друг Эрнесто Фар. Уорент-офицер морской пехоты. Эрнесто, это Ника Шкловски… мой близкий друг.
– Рад знакомству, мисс, – склоняет коротко стриженную голову Гус.
– И я рада, Эрнесто. Вы посетите нас сегодня?
Все-таки Ника бесподобна. Откуда эта интонация у дочери мелкого имперского служащего? А эта улыбка?
– Увы, мисс, не сегодня. Через час я должен уехать. Мне очень жаль, – чопорно говорит Гус.
– И мне жаль, Эрнесто, – цветет улыбкой Ника. Поворачивается ко мне. – Ты заедешь за мной, чудовище?
– Да, через часок, дорогая.
– Я уж подумала, ты меня бросил, – хихикает Ника. Улыбается Гусу и обрывает связь.
– Не дождешься, – говорю я, пряча коммуникатор в карман.
– Ну все-таки жизнь твоя не так пуста, – подкалывает меня Эрнесто.
– А то!
Оставляю Гусу свой номер. Беру с него обещание позвонить сразу, как только будет в Зеркальном.
– Слово! – божится Гус.
Я смотрю в его лицо, продубленное солнцем, битое морским ветром и песком. На мощные желваки. На морщины вокруг глаз. На седые виски. Гус не то чтобы сильно сдал, но стал как мореное дерево, что ли. В нем трудно узнать того, прежнего, молодого и бесшабашного Гусеницу. Трудно, но можно.
