Да, так и есть. Хотя на самом деле не такой я и стойкий перед одиночеством. Избавился от пут семьи, мечтал, чтобы меня оставили в покое, а, расставшись, только ослаб. Я не отдавал себе в этом отчета, но, возможно, это мое одиночество подняло отца и мать из могилы.
Когда разговор коснулся родителей, кофейные чашки уже были пусты.
Кей умолкла.
Я тоже. Все это время размышлял, как мне быть. Говорил на другие темы, а сам пытался найти выход из тупика.
На дороге раздался долгий визг тормозов – будто кто-то пронзительно завопил. Я поднял глаза, ожидая неминуемого столкновения. Повернула голову и Кей.
Но до удара дело не дошло, и вновь привычно зашуршали шины.
– Сегодня вечером…
– Что?
– … хочу съездить еще раз.
– Ты умрешь.
– Так или иначе.
– Думаешь?
– Ты видишь, что эта рука исхудала, а я этого не вижу. Думаешь, если я перестану ездить, на этом все закончится?
– Повремени, а? Ты ослаб. Продолжайся так, тебе – конец.
– Нет, не годится. Иначе отец с матерью не смогут спокойно вернуться в тот мир. Мне так кажется. Я не хочу вот так их бросить. Они – хорошие.
– И сделали из тебя мумию.
– Думаю, не по своей воле. Контакты с миром иным требуют этого. Скорее всего, родители даже не догадываются о моем истощении. Им, как и мне, ничего не видно. Точно. Так и есть. Иначе бы они начали беспокоиться.
– Какой ты добренький.
Но это была не похвала. В словах Кей сквозила усмешка.
– Мягко стелешь.
– Что?
– Я серьезно думаю о нашей совместной жизни и дальше, поэтому хочется начистоту.
– Умрешь, и не будет у тебя ничего дальше.
– Ну не обращаться же мне, в самом деле, в полицию.
– Можешь обратиться в храм или к священнику.
– Я не хочу откупаться от родителей.
– В какие дебри тебя несет? Отцы и дети – это совсем другое.
– Не виделся с двенадцати лет. Отсюда вся нежность.
– Подожди только день. Я посоветуюсь.
– С кем?
– С кем-нибудь. Хотя бы и в церкви. Ладно? Я быстро.
– Понятно.
– Что?
– Если я расскажу отцу и матери, они все поймут.
– Тебе так только кажется. Или рискнешь жизнью?
– Все будет в порядке. Я вернусь. Около десяти-одиннадцати.
Кей встала.
– Побудь здесь до четырех.
– Не хочу.
– Тогда хотя бы до полчетвертого.
Я обрадовался замыслу Кей.
– Непременно дождись! До полчетвертого!
Кей ринулась к двери.
– Непременно, непременно будь здесь.
Открылась и закрылась тяжелая дверь.
Для Кей мои родители – лишь ненавистные мстительные духи. Как жаль, что она о них так думает. Тем более – кто о них позаботится, если не я.
Я подошел к окну. Кей вот-вот должна выйти из дома. Может, еще дожидается лифта. Или двери только что открылись на седьмом этаже. Вот она зашла в кабину, двери закрылись. Спускается. Она вылетела из холла быстрее, чем я предполагал. Побежала по тротуару в чем была – в белой ночнушке с длинными рукавами и в сандалиях. В моих глазах отпечаталась тонкая линия ее плеча.
