Под напором ее логики возражать я не мог.
Отец и мать – хоть и не злые и не вредные, но все же – давно мертвые существа. Появление мертвецов само по себе вполне может привести к коренному нарушению жизненного уклада, так что в этом смысле я понимал настроение Кей, пытавшейся этого не допустить.
Но что касается родителей, я никак не мог признать, что они желают мне зла.
– Хороши родители. Ты весь истощен. Глаза ввалились так, что люди ахают.
Стоя на следующий день перед зеркалом, я не видел в себе никаких перемен.
– Поверь мне, – несколько раз повторила Кей, – на тебе лица нет.
Так бывает, я знаю: заметное постороннему глазу запустение сам человек не видит. Это поучительно, но не хотелось доверять зеркалу роль пророка.
– Покажи, – обращался я к зеркалу, – покажи мой истинный облик.
Но зеркало неизменно отражало лишь мою фигуру, полную жизненных сил. И мне хотелось во что бы то ни стало хотя бы один последний раз встретиться с отцом и матерью.
В ответ на родительское «приходи опять», «да поскорее» я ответил: «Да, конечно». Ну как я мог после этого их бросить? Я представил, как они горюют в своей квартирке в Асакуса, хотя при желании могут и ко мне в гости приехать. Бросить их двоих, не попрощавшись, – прием эгоистической самозащиты. Какая разница, если я осунусь еще немного? И вообще – так ли необходимо беспокоиться за свою жизнь, брось я их двоих? Можно возразить: а Кей, а ее любовь? Так-то оно так, но я уже не могу доверять любви между мужчиной и женщиной.
Как и родительской любви. Но родители продолжают жить только для меня. Кажется, они – существа такие беспомощные, что отвернись я, и останется им лишь исчезнуть. Можно хотя бы попрощаться.
Поэтому вечером я предал Кей.
Потратив большую часть дня на план второй части, я позвонил Кей, убедился, что ее дома нет, и засобирался в дорогу. Но даже так мне показалось, что она откуда-то за мной наблюдает. Как бы прогоняя из головы эту мысль, я сказал самому себе: «А не поесть ли мне чего-нибудь вкусненького?» – и вышел в коридор.
Кей сейчас наяривает по клавишам компьютера в своей бухгалтерии продовольственной фирмы где-то на Цукидзи, и вряд ли может взять отгул специально, чтобы за мной наблюдать. К тому же я позвонил и удостоверился, что дома ее нет. Теперь можно не трястись, когда откроются двери лифта. Выйдя на улицу, можно не пытаться проскочить незамеченным под окнами. Но на самом деле я выскользнул на проспект именно в таком настроении – будто сбегал с уроков.
