– Я слыхал о таком. Причем совсем не из мифов.
– Например?
– Молодая женщина считает себя гадкой. Хотя вполне симпатична… глазами взрослого человека. Подумывает даже покончить с собой из-за толстоватых бедер. Не хочет жить из-за несходящих прыщей.
Женщина стояла, опустив голову. Злится? Или не верит мне и жалеет, что приняла душ.
Затем она подняла на меня слегка усталые глаза.
– Не буди лиха.
– Извини, лишнего сказал.
– Обещай, что ни за что не посмотришь.
И она медленно подалась – белым плечом вперед. В движении угадывалось легкое опьянение.
Женщина остановилась передо мной. На широком лбу блестели капельки воды. Я попытался обнять ее, но она проворно показала мне спину. На левом плече открылась маленькая родинка.
– Красивая.
Я коснулся этой родинки, а она:
– И на боку, а еще на попке.
И, будто расслабляясь, женщина взъерошила волосы и едва заметно улыбнулась.
– Правда-правда. На боку тоже красивая.
Неброская, потерявшая свою черноту родинка. Я встал на колени.
– И на попке.
Я коснулся соблазнительной попки. И начал, коснувшись языком третьей родинки.
Потратив на сценарную разработку два дня, на третий ближе к вечеру я поехал в Асакуса.
После ночи с Кей желание оказаться там поутихло. Как и наоборот – после Асакуса исчезли мои опасения, касавшиеся ее.
Разумеется, забыть о тех людях я не мог. «Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…» Нежность этих двух голосов запала мне в душу сама собой. Мне теперь уже не требовалось утешение, как тогда, – просто хотелось удостовериться в реальности моего странного опыта. И в знойный полдень я вышел из дому, чтобы столкнуться с действительностью при свете дня. Вдобавок ко всему, я побаивался встречи с ними ночью.
Как бы там ни было, они сильно походили на отца и мать, тридцать шесть лет живших в моей памяти. Даже не так – одной памяти двенадцатилетнего подростка недостаточно для того, чтобы до мелочей осознавать, похожи они или нет. Несмотря ни на что, иллюзию отца и матери во мне создал тот душевный покой, что поселился во мне при нашей встрече.
Помню, как-то раз в детстве я вернулся с форсированного марш-броска, скинул с плеч ранец, перешитый материнскими руками из военного вещмешка, разделся и, позабыв о всякой скромности, растянулся на татами. Да так и задремал, наблюдая за матерью, хлопотавшей на кухне. Давешней ночью меня переполняло похожее чувство.
Не помню, чтобы с тех пор со мной происходило нечто подобное. Разве только с бывшей женой, когда спадало напряжение. Но то родительским крылышком не назовешь.
