Начиная с этого времени специалисты разных областей науки стали уделять все большее внимание исследованию звуков, издаваемых китами. В период между 1950 и 1958 годами анатомы, психологи, физики и биологи, изучающие поведение животных, проделали большую работу и накопили немало сведений. Выяснилось, например, что китообразные воспринимают звуки частотой до двухсот килогерц (для сравнения замечу, что верхний частотный предел человеческого слуха – около двадцати килогерц). Стало ясно, что издаваемые китами звуки безусловно могут служить для эхолокации.
Шевилл, Лоуренс и помогавший им дрессировщик работали с дельфином-одиночкой, плававшим в бассейне с мутной водой. С самого начала они заметили, что дельфин легко находит дрессировщика и пищу в любой части бассейна.[10] В 1956 году они уже с уверенностью утверждали, что дельфин пользуется эхолокацией, так как он умел находить объекты, которые не только не были видны, но и не издавали никаких звуков.
В 1958 году У. Н. Келлог, профессор экспериментальной физиологии в Университете штата Флорида, сообщил о своих опытах с содержавшимися в неволе дельфинами; эти опыты не оставляли сомнений в том, что животные пользуются эхолокацией для обнаружения подводных объектов. В последней серии экспериментов дельфину по имени Альберт приходилось отличать рыбок длиной пятнадцать сантиметров от рыбок вдвое большего размера; эта серия состояла из ста сорока экспериментов, и ни в одном из них Альберт не сделал ошибки: он четко различал рыб разного размера, причем делал это очень быстро, независимо от того, было ли светло в бассейне или темно, и не ошибался, даже когда Келлог пытался сбить его с толку, транслируя под водой запись предыдущих «высказываний» дельфина.[11]
Не имеет смысла спорить о том, кто первым обнаружил китовый «сонар»: первого не было. В наши дни ученые не отправляются в одиночку на поиски истины.
Маленький кашалот постепенно запоминает членов своей группы и учится отличать их от других китов.
У его двоюродной бабки, например, изуродована нижняя челюсть: много лет назад эта китиха пострадала в драке с косаткой. Ее подбородок, вывернутый на сорок пять градусов от своего естественного положения, оброс водорослями и моллюсками; однако старая рана не беспокоит китиху – она как ни в чем не бывало охотится на рыбу и кальмаров.
Нетрудно отличить и другую старую самку, пережившую в море уже сорок три зимы. (Избежать насильственной смерти ей удалось отчасти благодаря тому, что ее почти всегда сопровождает детеныш, а китобои обычно не стреляют в кормящую мать.) Спина старой китихи густо усеяна бледными круглыми отметинами размером от чашки до большой тарелки. Некоторые из этих отметин – следы мощных присосок, которые усеивают щупальца кальмаров и осьминогов; другие шрамы – следы укусов миног, скользких и вертких коричневых существ метровой длины, которые внушают отвращение даже зоологам. Миноги всю жизнь путешествуют, присосавшись к телу кита или рыбы. Круглый и эластичный рот миноги специально приспособлен для этого: окружность его усеяна острыми зубами. Вонзая зубы в кожу жертвы, минога сосет ее кровь, и, если жертва достаточно крупна и сильна и не погибает, на теле ее остаются незарастающие шрамы. На коже китов шрамы всегда представляют собой окружности, и, если кит немолод, на его спине и боках видны сотни таких кругов, беспорядочно пересекающихся между собой, как лунные кратеры. Однажды я получил письмо от сотрудника рыболовной станции в Южной Америке, который с удивлением сообщал, что видел дельфина, на боку которого белой краской были выведены цифры три и девять. Конечно, это были не цифры, а шрамы – следы нападений морских хищников.
