Тетрадь первая | страница 41
С., таинственно: — Разве я могу играть?
Гляжу: лицо одутлое, бледное, блудяще-актерское. В профиль — он, прямо — не узнаю.
Сон обрывается.
11-го февраля 1922 г., ночь.
Сон как бы из глубины опыта с белыми: Крыма до: последнего Крыма.
Начало: Гагарины — явный след рассказов Т. Ф. С<крябиной> о Киеве. Морская кабинка с флажками — из пражского письма С. Конец (пайки — ему?! нет!) явно мой, как и мое — видение актерства (лицо бледное, одутлое, блудливое) в к<отор>ом его С. не вижу — и не узнаю.
(Пометка 1932 г.)
Матерщина ты моя,
Безотцовщина!
(Россия 1918 г. — 1922 г.)
Список: (драгоценностей за границу)
Кадушка с Тучковым
Чабровская чернильница с барабанщиком
Тарелка с львом
С<ережин> подстаканник
Алин портрет
Краски
Швейная коробка
Янтарное ожерелье
Алиной рукой:
Мои Валенки, Маринины башмаки
Красный кофейник, примус
Синюю кружку, молочник
Иголки для примуса
Москву 1918 г. — 1922 г. я прожила не с большевиками, а с белыми. (Кстати, вся Москва, моя и их, говорила: белые, никто — добровольцы. Добровольцы я впервые услыхала от Аси, приехавшей из Крыма в 1921 г.) Большевиков я как-то не заметила, вперясь в Юг их заметила только косвенно, тем краем ока, которым помимо воли и даже сознания отмечаем — случайное (есть такой же край слуха) — больше ощутила, чем заметила. Ну, очереди, ну, этого нет, ну, того нет — а то есть!
Еще могу сказать, что руки рубили, пилили, таскали — одни, без просвещающего <под строкой: направляющего> взгляда, одни — без глаз.
Оттого, м. б., и это отсутствие настоящей ненависти к большевикам. Точно вся сумма чувства, мне данная, целиком ушла на любовь к тем. На ненависть — не осталось. (Любить одно — значит ненавидеть другое. У меня: любить одно — значит не видеть другого.) Б<ольшеви>ков я ненавидела тем же краем, которым их видела: остатками, не вошедшими в любовь, не могущими вместиться в любовь — как во взгляд: сторонним, боковым.
А когда на них глядела — иногда их и любила.
Может быть (подчеркиваю!) — любить: не коммунизм (настаиваю!), а могилы на Красной Площади, мой, восемнадцатого года, разбой, молодых командиров войны с Польшей и многое другое мне помешала моя, заведомая, сразу, до-Октября любовь к белым, заведомость гибели — их и их дела, вся я до начала была замещена <сверху: заполнена>.
Любить б<ольшевик>ов мне не дала моя — сразу — до начала — вера в окончательность их победы, в которой столько раз — и так сильно — сомневались они.