– На рассвете я ухожу, мой ангел, – тихо сказал он.
– Уходишь?
– Это необходимо, Жанна.
Она слегка отстранилась.
– Ты уходишь из этого благословенного места…
– Да. Но благословенно оно только по одной причине. Ни о чем не спрашивай, я не смею сказать, тем более теперь, когда готов в путь.
– Диагор, ты не можешь уйти просто так.
– Мне нелегко. Но это нужно. Я привык быть изгнанником…
– Не говори так!
– Дитя, ты знаешь, что болтают подлецы. Я – колдун! А, чтоб им пусто было! – Он грубо рассмеялся. – Странно, что эти псы-доминиканцы еще не наведались сюда, – добавил он и отвернулся к огню.
Несчастная девушка ничего не могла сказать. Она понимала совершенно ясно, что вот сейчас, в эту самую минуту безвозвратно теряет друга.
– Я еще мог допустить, что мне свернут шею веревка и рея, но на костер не тороплюсь, – пробормотал грек; Жанна заплакала.
Он нежно привлек ее в свои объятия, пытаясь утешить, унять эти горькие слезы.
– Жанна, – зашептал грек. – Клянусь головой папы, я не забуду тебя. Где бы я ни был, я буду думать о тебе, ангел мой, я буду вспоминать прекрасную нимфу на лазурном берегу. Клянусь тиарой этого дохлого Климента, лихорадка ему в бок! Он баюкал девушку, пока она не успокоилась и не уснула. Очаг погас, хижина погрузилась в ночь.
Время близилось к полуночи, купцы давно убрались восвояси, отдыхать перед предстоящей дорогой. Солдаты со своими румяными подругами все так же бражничали, драли глотку, сонный Жак Рюйи сидел на лавке и подсчитывал монеты. Его жена, решив, что сегодня уже новых гостей Бог не пошлет, загасила на кухне очаг и приказала малышу Мариа почистить котлы.
Доминиканец, сгорбившись, сидел за столом. Перед ним таяла новая свеча. Капюшон сутаны он надвинул на самые глаза, так что лицо его вновь оказалось в тени. Он устало потер брови. Надо бы встать и отправиться в свою комнату, но как раз этого он сделать и не мог.
Брат Патрик не спускал глаз с кухонного проема, Жанна не появлялась. А он был будто пригвожден к этой проклятой лавке. Наконец жестом он подозвал поваренка.
– Скажи-ка, дружок, – обратился он к малышу Мариа, – где девушка, что работает в этом заведении?
Поваренок до того растерялся, что буквально онемел, к тому же он и не заметил отсутствия Жанны.
– Отец мой, – начал, заикаясь, малыш Мариа, но дальше из его путанных объяснений ничего понять было нельзя.
– Да что ты бубнишь, прах тебя побери!
Поваренок и вовсе замолчал и только ждал, как бы поскорее улизнуть.
