Ели не спеша. Сначала дрожащей рукой вареник захватывал дед Андрей, за ним тянулся к миске Василий, потом Варвара, затем Пётр и Павел; Степан виновато присел на диван, но есть не мог; он всё решал, когда же лучше сказать родным о женитьбе.
– Ешь, сынок, – робко произнесла Варвара, желая хоть как-то помочь
Степану.
– Не можу… – невесело сказал он. – Батько! Дид! Мамо! – чуть не плача
воскликнул Степан – Женить менэ! Жить без неё не можу… Знаю, шо рано,
но пропадаю… Благословите…
– Донюнькалась… – гневно глядя то на жену, то на сына, сдавленно
крикнул Василий, и его синие очи потемнели от злости. Чёрные с проседью
усы топорщились во все стороны.
– Счас благославлю… Счас женю… – швыряя сына на лавку и хватая
лежащий на припичке батог, заорал отец и вдруг стеганул Степана по спине
изо всей силы. Варвара, заплакав, уставилась на мужа, потом, поняв, что он
не видит и не слышит её, бросилась к свёкру:
– Батя! Спасите Степу!
– Сукин сын! Попробуй батька вдарыть, – становясь перед лавкой и
закрывая собой внука, взвизгнул дед Андрей. Его тело искорежила старость,
одна пышная седая шевелюра украшала голову; да пышная белая борода
прикрывала высохшую грудь.
Василий опустил руку и, отдышавшись, горько усмехнулся:
– А як менэ поролы, батя, не помните? А внука жалко?
– Дурак був, – тряся бородою, признался дед Андрей. – А счас поумнив:
внука жалко!
– Не жените – уйду в прыйми, – поднимаясь с лавки, буркнул Степан.
– Вот бык упрямый, – засмеялся дед Андрей. – Весь в нашу породу…
Женим – не плачь! Думаешь женатому мед? Погулял бы… Но припекло -
женись… Благословляю…
Свадьбу Степан помнил смутно.
Линейки, брички, шарабаны неприступной стеной окружили двор. Дед Андрей, плача, встречал гостей, многих из них жених видел впервые. Все что-то говорили, советовали, желали; от имён, лиц, суеты рябило в глазах. Но, несмотря на эту свадебную канитель, Степан был счастлив: ожидание близости с любимой было столь сладостно, что он был готов вынести всё.
Теперь же, вспоминая прошедшую юность, погибшего друга, свою первую любовь, казак ворочался на жестких нарах и не мог уснуть. Он вздремнул только на рассвете в том блиндаже, где недавно спали немецкие солдаты.
Ему снилась Аннушка. В белом подвенечном платье она стояла на берегу Протоки, срывала с головы белые восковые веночки и бросала их в реку. Их мгновенно подхватывало течение, кружило и затягивало в водовороты.
Степан что-то хотел крикнуть жене, силился открыть рот, но у него не получалось: кто-то тряс его за плечо, приговаривая:
