Получив диплом, еду домой, в Чёрный Ерик, чтобы отдохнуть перед поездкой в Чечено-Ингушетию, куда я направлена работать по распределению. Останавливаю автобус возле хаты, чтобы как-нибудь дотянуть набитые вещами и книгами чемоданы. Открываю покосившуюся деревянную калитку – ко мне с визгом бросается пес Моряк, приземистый, неуклюжий коротышка. Изо всех сил виляя хвостом, он лижет мои руки, лицо, хватает ручку чемодана, словно пытается мне помочь.
– Эх ты, Серый! – поглаживая серую с проседью шерсть кобелька, шепчу я. – Рада видеть тебя, псина моя дорогая…
Наконец, втаскиваю вещи в дом. Здесь все по-старому: чисто, просто, по-мужски неуютно. На кухне, на толстых железных крюках, вбитых в стены, висят низки тарани, красуются судаки, щуки, сазаны.
На огромном кухонном столе лежит кусок осетра, в стеклянной банке чернеет икра, на блюде – жареная рыба. Видно, отец ждал меня.
Набрасываюсь на еду и, насытившись, ползу в зал, падаю на старенький диван, машинально беру альбом – на меня глядит юное лицо моей матери. Буйно вьющиеся светлые волосы. Подкрашенные фотографом большие малахитовые глаза. Маленький, чуть приплюснутый носик. В усмешке сжатые тонкие губы.
Сейчас мы ровесницы… Я родилась – мамы не стало… С годами боль не уменьшилась – стала больше. Читаю здесь же написанные мной стихи в прозе:
Ах, если бы была жива моя мама…
Я бы сказала ей самые ласковые слова, какие только есть на Земле.
Ах, если бы была жива моя мама…
Я всегда носила в себе эти слова, но почему-то боялась их произнести, словно ожидала какую-то важную минуту, когда их можно было бы сказать, отдать разом всю мою любовь.
Ах, если бы жива была моя мама…
Но мама умерла, а эти слова так и застыли на моих устах.
Тяжело их носить, тяжело думать, что их некому больше сказать.
Ах, если бы была жива моя мама…
– Может, и мне судьба выделит так мало времени, – думаю я. -
Сирота. Брошенная, несчастная…- жалею себя и плачу.
Просыпаюсь от крепкого запаха рыбы: рядом сидит отец и скрюченными от воды и соли пальцами поправляет на мне одеяло.
Приподнимаюсь и душу его в объятиях. Глажу густо посеребрённые темно-русые кудри и шепчу:
– Здравствуйте, папочка Федечка!
– Сдаюсь, – смеётся он. – Рад, что моя козочка дома. Теперь не расстанусь с тобою… А то один, як бирюк…- жалуется отец, и его карие очи заволакиваются грустью. – За шо Бог наказав, не знаю… Не жизнь – одни потери… Пацаном пережив тридцать третий. Яка була дружна семья: мамо, тату добри, не лаються… Братья Иван, Степан,
