— Ну да. Конечно, больно. С синяками, знаешь, всегда так. Я тебе очень сочувствую, Сверчок, но мы все могли угробиться, угробиться...
Бормоча что-то по-польски, он выпустил мою руку и нежно погладил металлический бок машины, которая уже тащилась за эвакуатором прочь от тротуара. Я плохо знаю польский и не запомнил слов, но смысл я помню.
«Спасибо, надежный и верный слуга».
Эвакуатор свернул за угол, и Большой Машины не стало. А мы еще долго стояли и смотрели, пока глаза снова не стали сухими.
Когда я проснулся, Кира сидела у постели и смотрела на меня.
Я ощутил ее присутствие еще во сне, но мое подсознание, при всей его подозрительности, не хотело меня из-за этого будить.
Почти как привидения в древних замках, она сидела в кресле у окна, подобрав под себя ноги, и солнце, проникая сквозь решетки, прикрыло ее лицо черно-золотой вуалью тени. Я видел лишь уголок губ, приподнятый в улыбке, которая могла быть искренней, а могла и нет. Уверенным быть нельзя; моя жена до тонкостей изучила науку притворства еще до того, как встретилась со мной.
— Доброе утро, милый.
Она шила. Белая ткань горкой лежала у нее на коленях, сновала вверх-вниз игла.
Я потянулся, протер глаза.
— Привет.
Взяв с тумбочки у постели шорты, я натянул их, поднялся, прошел по ковру, наклонился — медленно, осторожно, ласково — и поцеловал ее, предусмотрительно сцепив руки за спиной. Она ничего не могла поделать с собой; значит, делать что-то должен был я. С собой, не с ней.
Она повела головой, то ли чтобы что-то рассмотреть, то ли занервничав. Я отступил на полшага. Она тут же успокоилась. Мне стало грустно.
— Хорошо спал? — спросила она по-английски, как всегда, чуть-чуть запинаясь.
— Не-а. Я этого не умею.
Традиционная наша шутка. Порой, когда теряется суть, остается держаться за форму.
— Ты что-то кричал пару раз, — заметила она. — Я не разобрала слов.
Все как всегда.
— Дурной сон, — сказал я.
Подошел к умывальнику, умылся и насухо вытерся, а потом принялся подыскивать, что бы надеть на полуофициальную вечернюю трапезу, и в конце концов остановился на коротком шоколадном с серебром колете поверх кремовой гофрированной рубахи и на серовато-коричневых штанах с серебряным галуном по шву. Я люблю, чтобы одежда была удобной, а кроме того, в прорезях рукавов хорошо прятать метательные ножи. Не то чтобы подобные вещи были нужны на официальном ужине — но кто его знает?
Я затянул на талии перевязь с полагающимся мечом, решил, что она сидит нормально, снял ее и перекинул через плечо.
