— Слава Богу, — пробурчал Галлино, — вы не из тех, кто сыт лишь травами и молитвами.
— Разумеется, нет. Мне не чужды никакие человеческие слабости.
Служанка принесла тарелки, юноша — корзину с бутылками.
Колон придвинул стул к столу, улыбкой приглашая Ла Хитанилью садиться.
— Вы заставляете нас стоять, — мягко укорил её он.
Их взгляды встретились, и её неприступность чуть смягчилась от искреннего восхищения, которое она увидела в его глазах. Она поблагодарила Колона, села, расстегнула мантилью. Он, однако, не отходил от неё. Нарезал ей хлеб, налил вина из одной из бутылок, поставленных на стол. Ла Хитанилья поблагодарила за внимание к ней.
— Для меня это большая честь, — пробормотал Колон.
— Сказал змей, предлагая Еве яблоко, — хохотнул Рокка. — Остерегайтесь его, сладкозвучная Ева. Скромники — самые большие соблазнители.
— Я это учту, — улыбнулась Ла Хитанилья.
Рокка перенёс стул к столу и сел.
— Да, всё-таки не зря я приехал в Испанию.
— А почему вы приехали? — спросила она.
— Чтобы посмотреть на вас. Разве это не достаточно веская причина, мессир Колон?
— Ради этого можно объехать весь свет.
— Господин мой! — воскликнула Ла Хитанилья. — Неужели есть женщина, достойная столь длительного путешествия?
— До встречи с вами я думал, что нет.
Ответ почему-то расстроил её. Она отвела глаза, но попыталась скрыть замешательство смехом.
— Наверное, вы говорите это каждой женщине.
— Если это правда, пусть я умру, выпив чашку вина.
— Цитируете змея. — Она наблюдала, как он пьёт.
— О отец всех обольстителей, — пробормотал Галлино с полным ртом.
— Как видите, я не солгал. — Колон поставил на стол пустую чашку.
— А так ли плоха ложь? — задал Рокка риторический вопрос. — Вполне допустимое оружие в войне и, следовательно, в любви, поскольку любовь — разновидность войны.
— Я не улавливаю ни малейшего сходства, — возразил Колон.
— Неужели? Что есть любовь, как не договорённость между нападающим и защищающимся, между осаждающим и осаждённым. Или я ошибаюсь, божественная Беатрис?
— Надеюсь, что да. Может, сеньор Колон всё объяснит нам. Он должен разбираться в этом лучше меня.
— Я скажу вам, в чём его ошибка. Он говорит лишь о жалком подобии любви. А то и просто о её маске.
— Давайте послушаем, что же сеньор Колон называет любовью, — подал голос Галлино. — Я и сам частенько задумываюсь, что это такое?
— Вы просите мне дать определение неопределимому, загадочной силе, не поддающейся никакому контролю, которая влечёт друг к другу двух существ, сметая все преграды.
