Дон Ксавьер резко осадил их.
— Оправдываться будете перед алькальдом. Он определённо вас выслушает. В Кастилии мы не лишаем человека его прав. Но преступления ваши столь очевидны, что едва ли слова смогут изменить приговор, которого вы заслуживаете. Что же касается обращения к послу Венецианской республики, алькальд скорее всего согласится со мной в том, что необходимо всеми доступными средствами избегать осложнений в межгосударственных отношениях. Идите с Богом.
Когда венецианцев вывели, дон Ксавьер повернулся к Колону.
— Будьте уверены, больше они вас не потревожат. Но скажите мне, сеньор, альгасилы доложили мне, что в комнате с ними находилась женщина, танцовщица Загарте.
У Колона ёкнуло сердце. Но ответил он ровным, спокойным голосом:
— Это чистая случайность. Она не имеет к этому делу никакого отношения.
До такой степени он мог проявить милосердие к той, что не испытывала к нему ни малейшей жалости. Но не более того. Он встретил её в час беды и за утешение, которое она принесла ему, отдал всё, что у него было, всё без остатка. Она стала ему дороже любого человеческого существа, не исключая и любимого сына, оставленного в Ла Рабиде. В ней он нашёл родственную душу. Союз этот придавал ему силы, вдохновлял на подвиг. К её ногам хотел он сложить плоды своего успеха — и вот оказалось, что ноги эти по колено запачканы обманом и подлостью. Он молился на жалкую приманку, нанятую для того, чтобы одурачить и ограбить его. Она не просто украла у него карту. Она лишила его последних иллюзий, веры в человеческую любовь и человеческую порядочность. Что ж, пусть она уйдёт, жалкая потаскушка. Наказание настигнет её и без его участия. Господь Бог и судьба воздадут ей должное.
А ему останется только одно — открывать новые земли. В этом его призвание. И наверное, хорошо, что он отправится в плавание, оборвав всё то, что связывало его с берегом, свободный, как птица, оружие Божье, поставленное на службу человечества.
Этим пытался он подсластить горечь, переполнявшую его сердце, заглушить гложущую его боль. День за днём он метался по Кордове, стремился к Беатрис и одновременно не желал её видеть. Не раз и не два порывался зайти к Загарте, где, как он полагал, продолжала петь и танцевать Беатрис. Чтобы устоять перед искушением, он отправился в Мечеть и, распростершись перед статуей девы Марии, взывал к ней, моля избавить его от несчастной любви.
Так он помучился неделю, а потом, узнав, что дон Алонсо де Кинтанилья отправляется в Вегу, присоединился к нему.
