«Лазурь меня покровом обняла:
Уснула я в лазури несказанной
И в белизне проснулась осиянной».
— «Дай мне покров, который ты сняла».
«Тебе довлеет,— Госпожа рекла,-
Через плечо мой шарф голуботканный:
С ним рыцарь мой ты будешь, мой избранный!»-
И голубым мне грудь перевила.
То было над слепительной стремниной:
Не снег сиял, а нежный, снежный пух.
Не белая гора несла нас двух -
В алмазах реял облик голубиный…
Внизу землей небесною блистал
Лазурной чаши сладостный кристалл.
9 «И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…»
И вновь Конь Бледный зрим и Всадник Бледный…
Вкруг — мглой растет готическою храм…
Твой голубой, Мария, фимиам
Хранительно овеял взор мой бедный…
У алтаря, в лазури неисследной,
С рыданьем Ты, к пронзенным пав ногам:
«Помилуй,— молишь,— сад, где жил Адам!
Он вытоптан подковой всепобедной!,.»
И та, чей свет ведет пути мои,
Чьим пламенем душа моя сгорает,
С торжественной нисходит солеи;
Коню дары колосьев простирает;
И бледной гривы мертвые струи -
О, диво! — роз багрянцем убирает…
1
Я вопрошал полуденные волны:
«К вам, волны, прихожу, осиротелый:
Как одиноким быть — и быть единым?»
Ответствовали волны: «В полдень белый
Мы осмоленные лелеем челны
И прядаем, гоняясь за дельфином.
Вернись, когда на побережьи длинном
Луч удлинит гребней зеленых тени
И час пески опенит розой алой».
Я на заре усталой
Сошел на отмель и заслышал пени
Стихии одичалой;
Луна всходила, и волна вставала,
По ласке лунной томно тосковала.
2
Мятежной влаги рос прилив, мужая,
Под пристальным и нежным притяженьем;
И в камни зыбь хлестала пеной белой,
До глубины волнуема движеньем,
Всем зеркальным простором отражая
Богини нимб, средь неба онемелой,
Сплав серебра в золе порозовелой,-
Впивая полным лоном свет струистый,
Струясь и рея струйностью двойною,-
Вся жизнию родною,
Вся плотию согретая пречистой,-
Волшебной пеленою
Покрытая,— но светлых чар не видя,
В касаниях разлуку ненавидя.
3
Подлунные так в полночь пели волны
Свою тоску душе осиротелой;
Я ж в одиночестве прозрел слиянность
Сил соприродных и на лире смелой
Отшедшей пел: «О ты, которой полны
Все сны мои,— чья в сердце осиянность
Мерцает мне сквозь тусклую туманность
Мирской пустыни! Стала прозорлива
Душа страданьем, и прикосновений
Твоих, мой близкий гений,
Познала трепет, и в огне прилива
Незримою счастлива.
Откройся ж мне, мои разверзни очи,
Разоблачись светилом ясной ночи!»
