По сравнению с передней комната Набрызга показалась нам вполне нормальной. По сравнению с комнатой любого другого мальчишки она была очень и очень странной. Тут стояло пианино с кружевной накидкой и качалка с узором из цветочков, а на подоконниках – дикое количество всяких растений. И торшер с ажурным абажуром, и письменный стол с гнутыми резными ножками, а на стенах – картины, написанные масляными красками. Можно было подумать, что в этой комнате живет какая-то древняя старушка.
– Садитесь, – сказал Зексбюргер. Куда нам садиться, было не совсем ясно, потому что сам Зексбюргер занял качалку с цветочками, а больше никаких стульев в комнате не было. И даже кровати.
– Пардон, – сказал Зексбюргер, встал, подошел к полосатой занавеске в глубине комнаты, отдернул ее, и мы увидели раскладную кровать.
Мы сели на кровать, а он снова подошел к качалке с цветочками и уселся в нее.
– Так в чем дело? – спросил он, беря с письменного стола коробку с сигаретами. Он выдвинул ящик, достал зажигалку, закурил.
– Эта дама тебе знакома? – Али-баба положил руку мне на плечо.
Набрызг кивнул.
– Тебе известно, что случилось с ее сестрой? – спросил Николаус. Набрызг снова кивнул. Я глядела на Набрызга во все глаза.
Николаус и Али-баба тоже уставились на него. И вдруг они сказали хором:
– А ну, давай выкладывай!
– Она исчезла, – сказал Зексбюргер, стряхивая пепел с сигареты.
Я отвела от него взгляд.
– Придурок, – сказал Николаус, – это нам и без тебя известно, что она исчезла. Где она, с кем – вот что мы хотим знать!
– Но ведь этого я тоже не знаю, – сказал Зексбюргер.
– Так она же была твоей любимой, твоей обожаемой, твоей дамой сердца, и уж кто-кто, а ты-то должен знать, куда она девалась!
Зексбюргер покраснел.
– Она же клялась тебе в вечной любви!
Зексбюргер покраснел еще больше.
– Вы же с ней были тайно помолвлены!
Зексбюргер стал и вовсе пунцовым как помидор.
– Я, я, я... – пробормотал он, заикаясь.
– Да, ты, ты, ты! – перебил его Николаус. – Ты любил ее, и она любила тебя, так неужто она тебе не сообщила, куда сбежала!
Зексбюргер затянулся.
– Ничего она меня не любила.
– Что нам давным-давно известно, уважаемый Набрызг.
Али-баба поднялся с раскладной кровати. Цвет лица Набрызга то и дело менялся – то он был пунцовым, то бледно-желтым.
– Выметайтесь! Выметайтесь отсюда! – заорал он. Али-баба положил Набрызгу руки на плечи, чтобы тот не вскочил с качалки. – Что вам от меня нужно? Хотите поиздеваться?
