Кадри | страница 34
Потом она поднялась, прижала меня к себе, погладила по голове и, наклонившись, поцеловала в щеку.
У меня было такое чувство, словно цветут яблони, сияет солнце и день прекрасен.
По дороге домой я успела подумать обо всем, и мне стало стыдно, когда я поняла, как плохо относилась к бабушке, как много требовала от нее и как мало помогала ей. А ведь ей так трудно приходится, и поясница болит. Вернувшись домой, я сейчас же прибавила к своим правилам поведения еще два:
13. Каждый день помогать бабушке.
14. Научиться вести себя за столом.
А правило тети Эльзы – «чистота – первое условие человеческого достоинства» – я трижды жирно подчеркнула.
В тот вечер я сама вымыла посуду и убрала комнату. Бабушка сначала противилась этому, говоря, что мне лучше учить уроки, но, когда я ей объяснила, что уроки я уже приготовила, она осталась мной довольна и сказала:
– Что ж, ты уже большая девочка, и это твой долг.
Мне было очень приятно: во мне нуждаются, я приношу пользу, я выполняю свой долг!
Между прочим, помогла я и Урмасу. Перед уроком русского языка он попросил меня перевести одно предложение. Я перевела, и тогда выяснилось, что он неправильно понял весь заданный отрывок. Я объяснила ему все, что смогла.
Он вообще-то умный мальчик, но языки, особенно русский, ему не даются. Смешно слышать его произношение. Все шипящие звуки у него получаются одинаково, как одно сплошное шипение, с той только разницей, что при одних буквах он кривит рот, а при других нет.
После уроков Урмас вдруг сказал:
– Послушай, ты бы поучила меня русскому.
– Пожалуйста, – ответила я с достоинством.
На этом наш разговор и кончился, и я не поняла хорошенько, так ли уж это важно для Урмаса. Вечером, когда я помогала бабушке гладить, кто-то постучался в дверь. Бабушка пошла открывать.
– Кадри, тебя спрашивает какой-то мальчик.
– Меня?.. Урмас! – воскликнула я, оторопев, и в замешательстве сунула утюг в таз с водой, вместо того чтобы опустить на подставку. Вода ужасно зашипела, забурлила, и в ту же минуту погас свет. Вначале ничего не было слышно, кроме шипения утюга в воде.
Тут, конечно, бабушка дала волю языку! Мне было так неловко, что я даже радовалась темноте: по крайней мере, Урмас не видел, как мне стыдно. Но тут Урмас сказал:
– Наверно, пробки перегорели. Посветите мне немного, я сейчас исправлю.
– Это ты-то исправишь! – возразила бабушка. – Откуда ты выискался?
В голосе бабушки послышалось такое оскорбительное недоверие, что я крикнула:
