— Я читал в наших газетах, что в России повсюду валяются радиоактивные отходы, а люди об этом даже не подозревают, — сказал я.
Вольф в ужасе отшвырнул хуевину подальше.
— Ой, надеюсь, я не заразился?
Мне было не по себе в этом мрачном фабричном дворе. Если бы кто-то решил нас ограбить, то…
Мне представилась картина, как нас убивают внутри здания длинными кавказскими ножами. Я остался стоять снаружи. Страх перед бандитами в пустынных местах преследовал меня. Хотя на мне не было никаких дорогих вещей, и вряд ли бы кто-то позарился на меня.
У другого выхода стоял какой-то мужик, возможно, сторож. Мы что-то сказали ему по-немецки, он что-то ответил по-русски. Но никто из нас не понял друг друга.
По небу летал вертолет. Он тащил за собой рекламный плакат с изображением полуобнаженной девушки. Мы оказались в парке. Переходить дорогу в Москве куда опасней, чем в Вене, поскольку автомобилисты носятся здесь, не сбавляя скорости, а дороги здесь шире. Когда мы достигли парка живыми и невредимыми, Вольф улегся на скамейку. Вокруг было много молодежи. У входа находился университет. В парке стоял памятник какому-то деятелю с обосраным голубями носом, но мы так и не сумели расшифровать его имя, поскольку оно было написано русскими буквами.
У станции «Кузнецкий мост» ошивалась старушка с двумя котятами — черным и белым. Сентиментальный Вольф погладил черного. Я предложил ему его купить. Зная наперед, что он этого никогда не сделает, я продолжал его поддрачивать. Это стало его задевать. Женщина, подошедшая сбоку, спросила, откуда мы.
— О, Вена! — воскликнула она и предложила взять котенка в эмиграцию.
Видя, что мы не собираемся покупать животное, старушка послала нас на хуй.
После наступления темноты мы вернулись к Трихомонозовым.
— Маша! — сказал я, похлопывая по попке маленькую девочку, поджидавшую нас вместе с двумя своими братьями у входа в подъезд, несмотря на темноту. С детьми нас познакомила прихожанка польской церкви, живущая через дорогу. Это были дети алкоголиков. Вольф сделал серию снимков, а я дал им немного мелочи.
Однажды они появились перед кухонным окном Трихомонозовых, и я бросил им в форточку хлеба, сыра и яблоко. Когда они появились в следующий раз, папа Анатолий прогнал их с криками — «Идите на хуй отсюда!».
Зинаида рассказала, что маленькая Маша имеет влияние на свою спившуюся мать. Когда ей хочется сладкого, она стучит кулачком по столу — «Сникерс! Я хочу сникерс!»
Польская католическая церковь была полностью отреставрирована. Все расходы взяло на себя польское правительство. В одной из пристроек была открыта библиотека, там же находился детский сад и социальные службы. Все было сделано чисто и привлекательно. Пожилая дама, взявшаяся провести нам экскурсию, была милой и вежливой. Мы попали под ее обаяние. Было заметно, что после реставрации церкви ее жизнь приобрела новый смысл. Она показала нам портрет отца основателя на стене. Во время моего первого визита в Москву, Игорь злобно сорвал цветное фото молодой монахини на стенде для объявлений. Это была красивая девушка, позади нее стояли дети в одежде скаутов. Наверное, это был какой-то молодежный слет.
