Празднование происходило в доме. Слышно было, как там поют женщины. Не заходя в дом, я спела поздравление, а потом как-то само собой вышло, что я начала одну песню на мелодию Шьяма Кальяни. Слушателей у меня не было, пела я для себя, а кончив, умолкла. Бегам выслала мне в награду золотой и пять рупий. Вскоре стемнело. Взошла луна, и все вокруг засеребрилось. Луна отражалась в зеркале пруда, и ее качающийся на волнах лик казался невыразимо прекрасным.
За садом виднелся великолепный дом, а против него в саду – пруд, выложенный камнем. Вокруг пруда были красиво расставлены вазы с цветами, семена которых привезли из Европы. Прямо против пруда возвышалась терраса, а на ней стояла небольшая беседка на раскрашенных столбиках. Вода вливалась в пруд из арыка, и звук падающей струи успокаивал душу. Поистине, здесь было удивительно хорошо: приятные вечерние часы, чистый воздух, аромат цветов, – и все это в таком удачном сочетании, какого мне еще не случалось встречать. На террасе был разостлан белый ковер и устроено сиденье из подушек и валиков. Нас усадили против него. От дома к террасе вела дорожка, с обеих сторон обсаженная живой изгородью из розовых кустов, а за кустами еще были тростниковые ширмы, так что получилось что-то вроде коридора. Как я потом узнала, по этой дорожке выходила в сад бегам-сахиб.
Но вот на террасе зажгли зеленые фонари, и мне велели начинать пение. Я выбрала одну песню на мотив Кедара и пела довольно долго. Тем временем в сад вышла служанка с двумя зелеными фонарями в руках. Она поставила их перед сиденьем из подушек и валиков и сказала музыкантам:
– Идите с этим слугой. Там вас покормят. А здесь теперь соберется женское общество.
После того как музыканты удалились, в сад пожаловала сама бегам. Я почтительно встала. Она подозвала меня, сама села среди подушек и велела мне сесть лицом к ней. Я с поклоном уселась и, ожидая пока мне прикажут запеть, принялась ее рассматривать.
Хоть взгляд ресницами прикрою, но трепет невозможно скрыть.
Лицо передо мной такое, что трепет невозможно скрыть.
Едва я увидела этот сад и все, что в нем было, мне уже в первый миг стало казаться, будто я попала в волшебный край, где обитают пери. Теперь это впечатление усилилось: ведь сама пери сидела передо мной, облокотившись на валик. Я как сейчас ее вижу: волосы причесаны на прямой пробор, косы висят до пояса; на белой коже играет румянец; высокий лоб; длинные узкие брови, огромные глаза, прямой нос, маленький рот, тонкие нежные губы… Во всем ее облике я не нашла ни одного недостатка, все в ней было совершенство! И до чего ладно и красиво она была сложена! Видывала я сотни женщин, но с такой красавицей еще никогда не встречалась. Бегам была удивительно похожа на Хуршид; но Хуршид было далеко до нее! Ведь лицо моей подруги, хоть и красивое, казалось каким-то простоватым, а в бегам было столько благородного достоинства, она была так неподдельно величава. Рядом с ней Хуршид выглядела бы просто грубой. Да разве Хуршид обладала таким тонким изящным станом, как эта дивная красавица? Кроме того, лицо у Хуршид с утра и до вечера омрачала печаль; когда на нее ни взгляни, все она тоскует в разлуке с любимым. А бегам казалась очень живой и веселой женщиной. Когда она говорила, из уст у нее словно цветы сыпались. То и дело она улыбалась, да так хорошо, что описать нельзя. Вот уж можно сказать, что в ее обхождении искрометная веселость сочеталась со сдержанностью и чувством собственного достоинства. Богатым льстят все, но я как женщина говорю: не грех похвалить и знатного человека, если только хвалишь не из корысти.
