Поэты, каковы бы ни были их любовные стихи, не стесняются читать их при ком угодно. Бедняк не задумается выступить со своим стихотворением перед вельможей, вельможа – перед бедняком, хотя ни о чем ином они никогда друг с другом не разговаривают. К тому же бывают и такие стихи, что, если захочешь передать их смысл прозой, язык не повернется.
Словом, в тот вечер разговор у нас был очень приятный.
– Ваше пение так пленило меня, – говорил Султан-сахиб, – что я не мог найти покоя, пока вас не увидел.
– Вы слишком снисходительны. Что вы нашли во мне? – отозвалась я и добавила по-персидски: – «Аяз![60] Себе знай цену сам. Ты тот, кем ты себя считаешь».
– О! Вы, оказывается, учились! – удивился он.
– Да, немножко.
– А писать вы тоже умеете?
– Умею.
– Значит, та газель переписана вами собственноручно?
Я улыбнулась.
– Боже! Как мне дорог этот листок! – воскликнул Султан-сахиб. – Я очень рад, что вы умеете писать. Значит, нам больше не понадобится посвящать слуг в тайны сердца. Теперь мы будем поверять наши тайны одному лишь перу. Об этом я мог только мечтать. В таких делах надо, насколько возможно, избегать чужого посредничества.
Не надо помощи чужой, не надо зависти друзей,
Все, чем душа моя полна, доверю я душе твоей.
– Это вы сами сочинили? – спросила я.
– Нет, – покойный отец.
– Чудесно сказано!
– Бог мой! Да вы обладаете поэтическим вкусом.
Пускай аллах красой твоей даст насладиться всласть,
Пусть даст тебе над словом власть и над сердцами власть.
– Чьи это стихи? – снова спросила я.
– Его же.
– Тоже чудесно сказано!
– Да, да! Писал он, но, аллах свидетель, все, что сказано в этих стихах, можно отнести и к вашим достоинствам.
Я отозвалась на это таким двустишием:
Это просто любезность, мой друг, не иначе:
Кто я в мире безумном и что я в нем значу?
– Безукоризненно! – похвалил стихи Султан-сахиб.
– Благодарю вас!
– Скажите, вы сочиняете стихи?
– Нет, я заставляю таких знатоков, как вы, сочинять их для меня.
Султан-сахиб слегка нахмурился, но я улыбнулась, и он сам рассмеялся.
– Хорошо сказано, – согласился он. – А ведь многие танцовщицы имеют обыкновение читать под своим именем то, что сочинено их друзьями.
– Не приписывайте это одним лишь танцовщицам. Разве мужчины не поступают так же?
– Клянусь аллахом, это верно. Среди друзей покойного батюшки было немало таких господ, которые за всю свою жизнь не придумали ни одной строчки, но к каждой мушаире у них была готова газель. Нередко для них писал сам отец. Бывало и так, что, когда я сочинял газель, они подбирали те строки, которые я почему-либо выкинул, и выдавали их за свои. Однако, спрошу я вас, какое в этом удовольствие? Покойный отец не раз говаривал, что он выбросил из своего сборника все стихи, подсказанные ему учителем. Много ли радости сердцу слушать незаслуженные похвалы?
