Пока я предавалась таким размышлениям, ко мне приблизилась какая-то женщина и спросила:
– Это ты приехала из Лакхнау?
– Да, – ответила я, чувствуя, что сердце мое готово выпрыгнуть из груди.
– Хорошо, тогда иди-ка сюда. Тебя зовут.
– Ладно, – сказала я и пошла с ней. Но к ногам моим словно камни были привязаны. Я спотыкалась на каждом шагу.
Женщина привела меня к дверям того самого дома, в котором я узнала свой отчий дом, и усадила прямо на пороге. Дверь была завешена изнутри занавеской из грубой ткани. Судя по всему, за ней стояло несколько женщин.
– Это ты из Лакхнау приехала? – услышала я женский голос из-за занавески.
– Да, я.
– Как тебя звать? – спросила другая женщина.
Я хотела было назвать свое настоящее имя, но вовремя спохватилась и ответила:
– Умрао-джан.
– Ты в Лакхнау и родилась? – продолжала первая.
– Нет. Моя родина здесь, в этом самом месте.
И больше я не могла сдерживаться – на глазах у меня выступили слезы.
– Так, значит, ты из Банглы? – спросила первая женщина.
– Да, – с трудом произнесла я. Слезы мои уже лились неудержимым потоком.
– Ты танцовщица по рождению? – снова спросила меня вторая женщина.
– Нет, не по рождению: но мне суждено было стать танцовщицей, вот я и занимаюсь этим ремеслом.
Женщина за занавеской уже сама не могла удержаться от слез.
– Что же ты плачешь? Скажи наконец, кто ты, – спросила она.
– К чему говорить, кто я? – пролепетала я, вытирая слезы. – Разве и так не ясно?
Весь этот разговор я вела через силу, – еле сдерживалась, – но теперь уже не смогла больше владеть собой. Я задыхалась от волнения.
Тут обе женщины вышли из-за занавески. В руках у одной была коптилка. Повернув к себе мою голову, она принялась внимательно рассматривать что-то около мочки моего уха, а потом показала на это место другой и промолвила:
– Ну, разве я не говорила, что это она?
– Ах, моя Амиран! – воскликнула вторая женщина и прильнула ко мне.
Обе мы, мать и дочь, зарыдали и долго не могли успокоиться. Но вот подошли две другие женщины и разъединили нас. Тогда я стала рассказывать им обо всем, что со мной случилось. Мать слушала меня и тихо плакала. Остаток ночи мы просидели вместе. Под утро я попрощалась с матерью. Она проводила меня взглядом, полным тоски, – этот взгляд мне не забыть до самой смерти! Как ни хотелось мне остаться, пришлось уходить.
День еще не настал, когда я возвратилась к себе. На это утро было назначено мое повторное выступление, но, придя домой, я послала слугу вернуть полученную плату и сказать, что я нездорова. Отец жениха все же прислал мне половину денег обратно. Что тогда творилось со мной, известно лишь господу богу! Заперев двери, я весь день пролежала в слезах.
