– А какое оно было, это вступление? – спросил мунши-сахиб. – Я его прослушал.
– Да ведь вы погрязли в хлопотах, – ответил я. – Где вам было услышать его?
На этот раз мунши-сахиб действительно готовился к мушаире[8] особенно усердно. Стояло лето. За два часа до захода солнца веранду полили водой, чтобы пол весь вечер оставался прохладным. Поверх ковра разостлали белоснежный хлопчатобумажный половик. Натертые до блеска медные кувшины с водой, в которую были положены ароматные травы, расставили на балюстраде веранды. Их до поры до времени прикрыли глиняными горшками, чтобы вода не нагрелась. Лед был приготовлен особо. В горшочки положили бетель[9] – в каждый по семь порций, завернутых в красные тряпочки и засыпанных цветами кеора,[10] чтобы бетель стал ароматным; а на крышках, лежали щепотки душистого жевательного табака. Большие хукки[11] были налиты водой и увиты гирляндами цветов. Ночь была лунная, поэтому об освещении особенно заботиться не пришлось – принесли только один светильник, в котором горели свечи под белым абажуром в виде лотоса.
К восьми часам собрались все друзья – пожаловали Мир сахиб, Ага-сахиб, Хан-сахиб, Шейх-сахиб, Пандит-сахиб[12] и прочие и прочие. Сперва выпили по чашке молока со сластями, затем приступили к чтению стихов.
– Ну, теперь я послушаю, а вы похлопочите, – сказал мне мунши-сахиб.
– Простите, пожалуйста, – возразил я. – Избавьте меня от этого.
– Так; ну, а все-таки что же это было за вступление? – снова вспомнил он.
– Я сейчас прочитаю его, – предложила Умрао-джан и произнесла:
Пойдя к Каабе,
[13] он забыл дорогу зла,
Он веру этим спас, и вера расцвела.
– Хорошо сказано! – похвалил мунши-сахиб.
Потом я попросил нашу гостью:
– Умрао-джан! Прочитайте еще какую-нибудь газель.
– Если что-нибудь вспомню, прочитаю, – отозвалась она и немного помолчав, начала:
Ночь одинокой любви конца никогда не найдет…
– Боже великий! Как сказано! – зашумели присутствующие.
Умрао-джан поблагодарила и продолжала:
– Обратите внимание на это двустишие:
Мой безутешный призыв и камень способен смягчить,
Только дороги к тебе мой стон сквозь года не найдет.
– Что за стихи! – воскликнул я. Остальные тоже похвалили их.
– Вы очень любезны, – сказала Умрао-джан. – Благодарю вас, благодарю!
Даже бездомный бедняк забудет свою нищету,
Ради улыбки твоей и он на страданье пойдет.
Все похвалили и это двустишие. Умрао-джан снова поблагодарила и продолжала:
Только тогда, когда есть во имя кого умирать,
