Здесь царили законы власти, где человек переставал принадлежать себе и попадал в отлаженные шестеренки механизма, защищавшего систему. У меня мелькала мысль, о возможности уничтожения личности через процедуру "лечения". Но я почему-то был уверен, что с моим сознанием ничего невозможно сделать. Я видел, как большие дозы инсулиновых инъекций превращали человека в животное; он мычал, из носа текли сопли, на губах появлялась слюна и пена, у него самопроизвольно извергалась моча, все тело корежило, подбрасывало вверх как от ударов электрического разряда, человек рыдал, издавал жуткие, леденящие кровь вопли. Но потом ему вводили глюкозу, давали стакан жидкого сахара, и он обретал человеческий вид. Видимо то же происходило со мной, не знаю, но я от больших доз инсулина терял сознание, стараясь сохранить его, и отчаянно цепляясь за первую ниточку восприятия при пробуждении. Я чувствовал себя вещью, но продолжал обладать безбрежным океаном внутренней свободы, с которым ничего не могли сделать и мои опекуны.
Я покинул Ляхово с диагнозом, делавшим невозможным мое пребывание в рядах советской армии. Военкомат, в свою очередь снабдил меня документом, превращавшим обычного гражданина в изгоя общества, -
"белым билетом", или, как его метко называли в народе, "волчьим". В моей жизни появилась страница, которую принято скрывать от окружающих вас людей. Ведь невозможно объяснить обычному человеку, что такой же как он, веселый, остроумный и симпатичный парень, на самом деле вовсе не такой. Но все-таки какой-то слушок проник, досужие мамаши шептались и передавали друг другу кривотолки, с особенным удовольствием подчеркивая фамилию. Во взаимоотношениях с официальными органами отныне у меня устанавливался особый режим.
Соответствующие инструкции и правосознание чиновников предполагали ограничения в деятельности и образовании для человека с "белым билетом". Кроме того, по официальным инстанциям тенью следовал за мной негласный присмотр КГБ. Уже в годы "перестройки" об этом мне сообщили те, кому поручались такие дела.
Но жизнь есть жизнь. Неурядицы ее материальных сторон не превратили меня в мизантропа и уж ни в коем случае не отвадили от пристрастий к теоретическому изучению мироздания и общества. Там где не было государства, у меня все было в порядке. Друзей было достаточно, меня интересовали девочки, да и я интересовал их, в общем, все "как у людей", за исключением того, что я по-прежнему много читал и занимался изучением самого широкого спектра знаний, – философии, физики, биологии, социологии, политэкономии и т.п. После того, как мой друг Илья, сдав вступительные экзамены на одни
