В воздухе чувствовался запах смерти, которая затаилась на некоторое время, но вскоре явится, гремя своими страшными инструментами. Мы тогда не знали, что спустя год постепенное отравление ненавистью даст свои плоды, и этот клочок земли зальет кровь. Жестокие молодые волчата, не поддающиеся никакой дисциплине, под науськивание старших кинутся убивать. Между осетинами и ингушами ляжет непроходимая тропа смерти.
То, что собой представляет затяжная Кавказская война, я имела возможность наблюдать в Южной Осетии, в Цхинвали. Я должна была лететь в командировку вместе с журналистом "Комсомольской правды" Сергеем Соколовым.
Ранним ледяным декабрьским утром мы приехали на Чкаловский военный аэродром.
Ветер гнал в лицо мелкую колючую снежную крупу, и настроение у нас было препаршивейшее. Мы подошли к маленькому военному самолету, который летел до Владикавказа, и сказали летчикам, что мы журналисты и что у них должно быть распоряжение из Министерства обороны на наш счет. Нас послали подальше и заявили, что самолет взлетает ровно в девять часов утра без всяких журналистов на борту.
Без двадцати девять мы добрались до единственного общественного телефона на всем аэродроме. Перед ним выстроилась молчаливая очередь. Я не помню суть тех аргументов, которые я излагала собравшимся вперемешку со слезами, но после маленькой истерики меня пустили к телефону. Было без десяти девять, когда я наконец дозвонилась до Саши Ростовцева, заместителя начальника пресс-центра МВД.
Саша велел мне не отходить от телефона, а сам стал связываться с Министерством обороны. Очередь заволновалась. "Девушка, – обратился ко мне суровый офицер, – вы же сказали, что только на одну минутку. А прошло уже пятнадцать минут. Мы тоже все опаздываем". Я мимикой дала понять, что ничем помочь не могу. Скандал разгорелся. В этот момент я увидела в окно, как самолет зажег сигнальные огни и Двинулся к взлетной полосе. "Саша, – завопила я в трубку, – самолет улетает".
"Даже если он взлетит, мы его посадим", – сказал рассвирепевший Ростовцев.
Очередь злорадствовала, наблюдая, как самолет уверенно набирает скорость, готовясь взлететь. Но вот произошло чудо. Наглая машина затормозила, и из нее выкинули куцую веревочную лестницу мощью кокетливых улыбок, слез, мнимого гнева я могла лепить из них все, что угодно. Я для них в этой снежной пустыне источник живой воды, и в моей слабости они черпают свою силу.
Когда вино и водка подействовали даже на крепкие головы, я, сославшись на усталость, попросилась спать. Меня уложили в той же комнате, где шла пьянка, на одну из железных кроватей, покрытую грязным матрасом. У меня так гудело все тело, что даже такая постель без белья казалась мне раем. Я легла, не раздеваясь, и укрылась чьим-то тулупом. Несмотря на крики и шум, я мгновенно уснула. Очнулась я примерно через час, когда все уже стихло, половина гуляк храпела на койках, а за столом сидели, допивая водку, хозяева хибары. Их лица освещал только слабый свет от печурки. Парни говорили очень тихо: "Она такая тоненькая и хрупкая, а мы так грубо с ней себя вели… Она, наверное, обиделась и рано легла спать. Какая милая девочка! Вот так живешь и за- бываешь, что бывают такие девушки на свете… Мы уже позабыли хорошие слова". Я наслаждалась подслушиванием раз- " говора трех заматеревших мужиков, одичавших от странностей кочевой судьбы, от постоянного предчувствия опасности, от отсутствия смягчающего женского влияния. Они обнажи- ли свое одиночество перед лицом стихии, имя которой – Женщина.
