Никита тихо ему в ухо, а Пашка корректирует: правее, левее, туда посмотри, сюда.
– Приготовились! – кричит Никита.
– Приготовились. Начали,- тихо говорит Павел для меня.
Я им выдала нужный дубль и резко пошла к машине.
– Давай еще один,- попросил Пашка.
– Обойдетесь! Небось на кодаке снимаете. Я сегодня Род Стайгер, даю один дубль!
В гостинице долго стояла под душем, пытаясь решить, что делать.
Бросить картину я могла по закону. Но роль бросать жаль…
Вытерлась, застегнула все пуговички халата, слышу деликатный стук в дверь.
– Кто?
– Мы.
Это мои "товарищи по перу" – Всеволод Ларионов и местный, днепропетровец.
– Садитесь,- говорю.
Ставятся пиво, кукуруза вареная и нарезанное сало в газете. Я суечусь с посудой, достаю колбасу, вяленую рыбу, хлеб.
– Негоже позволять мальчишке так унижать тебя перед всем честным народом.
Я молча накрываю на стол, ставлю стулья. Снова стук, но уже не деликатный.
– Да-да,- говорю.
Входит Никита и прямым ходом в спальню. Такое впечатление, что и не выходил из нее никогда.
– Нонночка,- зовет меня. Я не гляжу на него. Он еще раз: -
Нонночка…
Обернулась, вижу красное, мокрое, в слезах лицо, тянет ко мне ладони, зовет к себе. Я посмотрела на сидящих, их как корова языком слизнула.
Так и стоим – он ни с места и я. "Нонночка",- заплакал.
Ох, негодный, таки добился! Пошла я, не торопясь, к нему, он обнял меня и смиренно застыл.
Так постояли мы, потом он сказал:
– Пойдем, милая моя. Пойдем ко всем нашим, чтоб они видели, что мы помирились.
Выходим, на Танюшку, его жену, наталкиваемся. Она взволнована.
– Танечка! Посиди у телевизора. Мы скоренько придем,- говорит
Ни-кита.
С криками "ура" нас принимали, целовали, угощали, пока Таня не крик нула:
– Никита, тебя Берлин вызывает!
Хорошо, когда у режиссера жена не актриса. Уютно в экспедиции, чистосердечно поболтать можно, потискать маленьких еще тогда их деток. Танюшка – переводчик и в прошлом фотомодель. Что я ей?
Чем лучше работаю, тем как бы лучше для фильма, а значит, и для ее мужа Никиты.
Но не приведи Господи с талантливым режиссером найти общий язык да с полуслова понимать и восхищаться друг другом, когда появляется истерзанная завистью его жена-актриса. Искусство, как ты сладко и как ты горько! Если способная и профессиональная актриса поглядывает на наш с ее мужем творческий "пинг-понг", для нее сильнее боли нет на свете. Ей видны все точки нашего душевного единения, наш эмоциональный подъем, наше торжество в момент достижения искомого решения кадра или эпизода. Когда это случается, удержаться от благодарной улыбки невозможно, пусть даже в это время за нами наблюдает жена. Это всесильная ревность и всесильная измена жене-актрисе. Разве можно сравнить чувственность к мужчине с чувством совместного достижения взаимопонимания в творчестве? Искусство сильнее всего.
