Виноградинки прозрачно светились на солнце, а теплотехник напирал с разоблачениями на Ацапкина.
За те несколько дней, что Ацапкин работал над водяным отоплением, мы сдружились с ним. После работы он садился с нами ужинать, рассказывал о себе, жене, детях. Ацапкин цыган и охотно соглашался с папиным заявлением, что самое главное для человека быть человечным.
Ацапкин, верно, соглашался с отцом из вежливости, думал я, и потому что сам по себе был добрый человек. Вот и сейчас он принес виноград, потому что за несколько дней мы с ним стали близкими людьми. А папа вместо того, чтобы вспомнить недавние слова про человечность вместе с человеком из банка со злостью цеплялся к цыгану из-за ничего не стоящей вещи.
Человек перестарался со сваркой. Ну и что? С кем не бывает? Я не понимал отца. Ему то зачем присоединяться к теплотехнику? Пусть себе наседает на Ацапкина без папы. Он то человек постороннний. Ацапкин же нет. А папа… Можно ли из-за каких-то труб рвать с близким человеком? Я представил как Ацапкин пришел на базар выбирать для нас виноград. Теперь виноград на столе был жалостливо нелеп. Интересно, заберет он после всего виноград с собой?
Виноград Ацапкин оставил, но больше мы его не видели. На следующий день дядя Боря прислал других работников.
Из Чимкента вернулся Доктор. Новый учебный год он начинал уже в политехе. Меня и Джона родители перевели в школу на 5-й линии, Шеф остался доучиваться на старом месте.
Поменял место работы и папа. Его приняли ответорганизатором в
Совет Министров.
Как и нам, родителям понравилось жить в картире с удобствами. Они придумали план, как получить квартиру в центре. Председателем
Совмина был мамин земляк Жумабек Ташенев. Он взял на работу отца с обещанием, что не далее, чем через год мы получим новую квартиру.
Спустя полгода после перехода в Совмин отца приняли и в Союз писателей. Известие о зачислении отца в писатели мы, браться перенесли равнодушно. Союз писателей далеко не Совет Министров. Хоть мы и понимали незначительность должности ответорганизатора, но
Совмин есть Совмин.
Дом наш стоял на углу. Впритык с нами, с улицы Кирова жила одинокая старушка. Коварная бабушка-немка. Я залез на забор и поедал с веток, завалившегося с ее двора дерева, черешню. Бабулька выросла передо мной со своей стороны забора.
– Что тайком ягоду рвешь? Ты же не вор. Заходи ко мне и ешь, сколько влезет.
В самом деле, я еще не вор и обрадованный побежал к старушке. Во дворе она меня поджидала с прутом.
