было им даже в радость.
– Ох, и печет же ворожеева мазь, – пожаловался Олькша, погружая меховые обучи в глубокий снег.
– А ты б еще жирнее мазал, так и вообще без обувки мог бы пойти, – подтрунил над ним Волькша, но спохватился, вспомнив Ладино угрозу наслать на них порчу за бранные разговоры, и пояснил: – Я прошлой зимой тоже пожадился, так скакал по снегу точно заяц, пока пекло не прекратилось. А после у меня с пяток кожа сходила, как с ужа по весне.
– Так что ж ты не предупредил, чухонская морда?!
– Так ты ж сам с усам, – ответил Волькша и тут же отскочил в сторону, поскольку приятель собирался огреть его пустым заплечным мешком: – Вот когда у тебя язык в узел завяжется, я за тебя с девками балагурить не буду! – пригрозил он Олькше и к своему вящему удивлению увидел, что угроза подействовала.
– Будем Роопе с собой брать? – морщась от жара в ступнях, спросил верзила.
Роопе – был матерым карельским охотничьим кобелем. В охоте на белок ему не было равных. Он всегда предугадывал, куда зверек скакнет в следующее мгновение, и оказывался с нужной стороны ствола раньше мыси.[119] Так что гонимая его брёхом белка скакала прямо на охотника с самострелом. Кроме дупельного зверья, Роопе был способен в охоте на лис и барсуков, хотя последние как-то порвали в кровь его белоснежную морду и чуть не выцарапали глаз.
Чего только не давали Хорсу за его пса. Но ягн всегда отвечал бесповоротным отказом. Зато никогда не брал мзды с охотников приводивших к Роопе на «свадьбу» своих текущих сучек: всякому зверолову известно, что от хорошо притравленного кобеля родятся способные к охоте щенки. Но даже здесь Хорс относился к своему загонщику, как к товарищу. И если сучка «не приглянулась» Роопе, ее уводили восвояси.
Услышав свое имя, пес вылез из-под сарая, где, в отличие от других собак в городце, ему было разрешено прятаться в морозы. Увидав охотничий самострел в руках у младшего хозяина, он радостно заурчал и завилял хвостом. Застоялся, дескать, я без дела, давно пора на зимнюю белку идти, а вы все на полатях лежите.
– Не стоит, я думаю, – сказал Волькша, любуясь серо-голубыми глазами и широкой грудиной Роопе: – Он же привык зверя драть, а нам барсучиха живая нужна. Она же сейчас сонная. Мы ее голыми руками, безо всякого пса возьмем. Нам бы только нору раскопать.
Волькша приготовился и дальше отстаивать свое мнение, но Олькша на удивление быстро с ним согласился.
– Роопе, домой! – приказал он. И пес, недовольно хмуря брови и оглядываясь через плечо на неразумных людей, поплелся обратно к сараю.
