Трудно одному весь этот план разработать, скорее бы Арканя из школы приходил.
Егор сел на подоконник, открыл окно. С Камы потянуло влажным воздухом.
По реке еле-еле тащился старенький буксир. На нём было развешано выстиранное бельё, как будто не буксир плыл, а домик — с окнами, печкой, трубой.
Егор представил, что их дом сейчас тоже плывёт, а он не на окне сидит, а на капитанском мостике.
— Лево руля, право руля! Полный вперёд! — закричал он.
— Видать, совсем поправился. Ну и хорошо.
Егор оглянулся: бабушка пришла!
— Учительница Елена Васильевна про тебя спрашивала, — сообщила она.
— В школу велела идти?
— Не велела.
— Как это не велела? — Егор слез с подоконника. — Совсем?
— Как, говорит, выздоровеет окончательно, пусть тогда и приходит. Такой наказ дала.
— Она хоть заревела? — спросил Егор.
— А зачем ей реветь?
— Я ведь болею, бабушка, ей, наверное, меня жалко.
— И не думала она реветь. Учительница всё-таки, хоть и молодая.
Значит, не ревела и в школу не ждёт. А если он совсем не выздоровеет? Ничего не будет есть, истощает и умрёт. Елена Васильевна, выходит, вычеркнет его из журнала и посадит с Катей Лебедевой неизвестно кого. И все забудут, что Егор Тарантин учился в первом классе.
— Бабушка, она хоть спросила, какой я болезнью болею?
— А как же, поинтересовалась. Я сказала, что простыл.
— Ты уж, бабушка, никому про дрожжи не говори. С дрожжей не растут, а толстеют.
— Молчу, молчу.
— А где я, бабушка, простыл? Ведь тепло. Может, я Каму переплывал? Доплыл только до середины, ветер как подул! Как меня с головой накрыло — и прямо на дно! Еле-еле вынырнул.
Но бабушка его уже не слушала. У неё было столько всяких дел, что за весь день не переделаешь. Егору стало скучно. От нечего делать он полежал на кровати, под кроватью, в шкафу посидел, изображая из себя разведчика. Включил телевизор. Но там шла передача о хранении свёклы в зимних условиях.
К радости Егора, появился кот Васька, который гулял где-то целую ночь. Он был страшный задира и драчун.
— Опять с кем-нибудь подрался?
Васька ничего не ответил, хотя Егор и учил его разговаривать. Он лениво улёгся на стуле и замурлыкал. Играть ему совсем не хотелось. Егору ещё скучнее стало. Всё-таки утро тянулось удивительно долго, не то что в школе.
— Бабушка, бабушка! — закричал он.
Бабушка всполошилась, прибежала.
— Я думала, уж не пожар ли. Только на пожаре так кричат.
— Что мне делать, бабушка? Скучно что-то болеть.
— А ты лежи да думай, — сказала бабушка. — Иной раз бы подумал, да некогда. А у тебя и дел-то других нет, думай себе да думай.
