— Наташ, пожалуйста, покорми их одна, мне нехорошо, я пойду, — попросила она повариху ровным голосом, бесцветным и вялым. А как еще может говорить старый сдувшийся шарик? И пошла к служебному выходу.
— Шура, Шура, что случилось-то, — всполошилась Наталья, но Шурочка уже не слышала ее. В дверь принялись барабанить голодные студенты — время ужина! — и Наталья пошла открывать.
«Все кончено, все кончено, все кончено», — два слова крутились в Шурочкиной голове бесконечной бессмысленной лентой. Права была мама, верны были предчувствия — она перемазалась такой грязью, что теперь не скоро отмоется. Аукнулся ей Васька, аукнулся так, будто палкой сшиб на взлете. Шурочка припомнила недавний сон, где она летала белой лебедью. Никакая она не лебедь. Гадкий утенок она. В груди, где еще полчаса назад бурлили пузырики счастья, теперь образовался ледяной твердый комок. Все кончено, все кончено. Не будет больше Женькиных твердых ласковых губ, не будет нежных прикосновений пальцев к ее щекам. Не будет легких, как бы нечаянных касаний ее груди. Пропади он пропадом, этот Васятка! Пропади пропадом она сама, что пошла с ним тем вечером! Два дня, подожди она всего два дня — и приехал бы Женька, и они обязательно подружились бы, и никто не посмел бы сказать ему, что она — блядь!
Шурочка опустилась на какую-то скамейку у какого-то забора, спрятала лицо в ладони и тихо заплакала, абсолютно не представляя, как ей теперь возвращаться в спортзал, и как встречаться глазами с Женькой, и что теперь скажут девчонки.
— Кто это здесь? Шур, ты, что ли? Ты чего это? — потрогала ее за плечо Лизавета. Оказывается, Шурочка пришагала к ее двору — сработал автопилот. — Зайди в дом, зайди, чаю тебе налью, как раз вскипел. Пойдем!
В знакомой чистой кухоньке Лизавета усадила Шурочку на табуретку у окна, налила свежего чаю в большую чистую чашку, размешала в ней три ложки сахара, плеснула чуть коньяка и протянула Шурочке:
— На, пей!
Та сделала глоток и аж закашлялась, так шибанул в горло коньячный дух. Комок в груди от этого духа подтаял и провалился в желудок.
— Что случилось-то? У тебя такое лицо, будто умер кто?
— Я умерла.
— Вот дура-то! Чего умерла-то? Живая-живехонькая, мертвые так не ревут! Так что случилось-то?
— Лиз, мне ваш Васька всю жизнь поломал. Теперь вся деревня сплетничает, говорят, что я со всеми таскаюсь. Говорят, я сегодня от какого-то Кислого в шесть утра в красных штанах уходила. А у меня Женька… А я даже не знаю, кто он, этот Кислы-ы-й, — теперь Шурочка рыдала в голос.
