Он среднего роста, подвижен. Никаких следов того, что на флотах иронически именуют «морской грудью» (на мостике не очень-то побегаешь). Загорелое лицо с коротким ежиком рано поседевших волос.
Впервые я встретился с адмиралом в море. Он был радушным хозяином, терпеливо выслушивал вопросы… А через час на борту произошло ЧП. И я увидел другого Варганова. Жесткого, сосредоточенного, не дающего расслабиться ни себе, ни другим… И главное, поглощенного происшествием, а не собственной судьбой. Тогда-то и всплыло в моей душе полузабытое звонкое слово: ф л о т о в о д е ц.
…В детстве ему не приходилось задумываться, кем он станет, когда вырастет. Да и многим мальчишкам с Корабельной стороны не приходил в голову этот вопрос. Море провожало их в школу, встречало у родного порога. А у Володи Варганова не только отец — дед плавал! Сохранилась фотография: бравый унтер-офицер в белоснежной форменке, с черными ухоженными усами. На ленточке бескозырки выведено: «Живъой». Алексей Васильевич служил шкипером на эсминце, потом перевелся на учебное судно «Кронштадт».
Был он человеком основательным, не пил и не курил, и хоть полгода пропадал в море — успел жениться и дом собственный поставить. В Севастополе, на Корабельной стороне.
Испокон веков селились на Корабельной матросы и унтер-офицеры Черноморского флота. Их даже в увольнение пускали только сюда, на зеленые улочки, прорезанные балками: Аполлоновой и Ушаковой. На Южную сторону увольнялись одни лишь офицеры.
«И-и-и — раз! И-и-и — раз!» — перекликались над бухтой луженые глотки старшин, крыльями взлетали над водой выскобленные стеклышком лопасти. Не плыли — летели на Южную сторону шлюпки. На кормовой банке, закованные в негнущиеся кители, восседали господа офицеры…
А матросская братия валом валила в Ушакову балку: покататься на карусели, поглазеть на актерок в театре, а там, глядишь, и стопку в трактире опрокинуть…
Жаркие романы завязывались под стрекот цикад, под гитарный перезвон…
И оседали бывшие фабричные в притихших домиках на Корабельной. Впрочем, безотцовщины здесь тоже хватало…
Дед погиб в 1919 году. Кружил над Черноморским флотом отчаянный вихрь гражданской войны, пустели дома на Михайловской улице. Ненадолго пережила черноусого шкипера его жена. И пошли бы дети по миру, если б не квартирантка, Лукерья Алексеевна Абазоли, тетя Луша. Была она морячкой, рано овдовела и всю нерастраченную сердечную теплоту отдала сиротам: Маше, Нонне и Сергею. Сережка вскоре запропал. Ушел под вечер из дома — и как в воду канул. В то смутное время и не такое бывало…
