Слово живое и мертвое | страница 102
А литератору полагается думать.
Порой уже не переводчик, а журналист не думает, не слышит, не ощущает корня слова и путает, что было «пред», то есть раньше, а что «потом». И в газете мы с изумлением читаем:
«Потомки тех, кто живет и трудится здесь сегодня, были мореходами и рыбаками…»
Еще удивительней та же нелепость у поэта:
И стихи ведь неплохие, но… не обидна ли такая, мягко говоря, путаница в очень простом случае? Чего же тогда ждать в случаях посложнее?
Да, конечно, всего знать нельзя. Но надо же хоть как-то разобраться, допустим, в банковских, финансовых делах, если переводишь Бальзака или Драйзера, в золотоискательстве – если занимаешься Джеком Лондоном, в авиации – работая над переводом Сент-Экзюпери, в каких-то хотя бы начатках физики, химии, биологии, астрономии – если переводишь современную фантастику. Нужна хоть малая толика знаний, нужна культура общая – и культура работы. Без этого не обойтись ни редактору, ни переводчику.
Особенно это важно при переводах классики, за которые порою легкомысленно берутся люди, к такой работе никак не подготовленные.
Но нужнее всего вдумчивость, чутье и добросовестность.
Право, не надо быть энциклопедистом, чтобы знать, что такое по-английски Last Supper. Переводчик словно бы и знает, он не пишет «последний ужин», спасибо и на том. Однако он не потрудился проверить себя, и Тайная вечеря у него все же оказалась не тайной, как положено, а именно последней – безграмотность довольно конфузная.
В чудесном издании хорошей книги встречаем невообразимое: Иван Креститель! Пусть переводчик не читал Евангелия. Но неужели и в Третьяковской галерее ни разу не был? «Голову Иоанна Крестителя» можно бы вспомнить, это тоже относится к нашей общей культуре.
Журналист пишет: иные чиновники «почему-то уверены, что всегда и во всем правы абсолютно, и скорее согласятся посыпать голову пеплом, чем признать свою ошибку». Но по Библии посыпают главу пеплом те, кто глубоко скорбит, а бюрократ и хам из газетного очерка ошибок не признает, в хамстве своем не раскаивается и ничуть о нем не скорбит. При чем же тут пепел?