— Погубил я твою радость, леди Хелит, — сказал невесело Мэй, тут же уловив перемену настроения. — Вечно я лезу со своими умствованиями. Сам не живу и другим не даю.
И мысленно обругал себя «лойсовым вышкварком» и «грязной сволочью». Но если кто и увидел, как окончательно погас призрак веселого огонька в его глазах, то менее бдительный наблюдатель не усмотрел в Рыжем ни малейшей перемены. Князь щедро одарил вниманием своих фиани, разделив с ними весь праздник до самого конца, сделал все возможное, чтобы еще долгие годы вспоминалась радость Сайгэллова дня, последнего перед великой Войной.
Как-то случайно всё получилось, безо всякого злого умысла. Чтобы хоть как-то развеяться после тяжкого разговора, Хелит пошла бродить по Эр-Иррину. Чертыхаясь себе под нос, проклиная длинные, неудобные юбки, она вскарабкалась по лестнице на стену и подставила разгоряченное вином лицо прохладному ветру. Рыжий, сам того не желая, впервые дал ей почувствовать себя неотъемлемой частью этого мира. Скоро война, и нет никакого смысла сбегать в сны в поисках утраченного прошлого. Будущее еще более туманно и не сулит ничего доброго.
— Что ты маешься, уан Хелит? — спросил подобравшийся незамеченным фрэй Гвифин. — Не пляшешь с остальными девицами, не играешь в «колечко»?
Ведун ловко подловил момент, когда девушка бездумно глядела перед собой, подперев тяжелую голову руками, заставив её вздрогнуть от неожиданности.
— Я пытаюсь немного подумать.
— Неужели снова насилуешь свою память? Ты уверена, что стоит так себя изводить? Разве в твоем прошлом есть что-то особенное?
— Есть, — отрезала Хелит. — У всех есть что вспомнить.
— Ну да, конечно. Как куклам платья меняла… — хмыкнул ведун. — Очень важное дело.
И тут терпение Хелит кончилось. Окончательно и бесповоротно.
— Какого… лойса вы все лезете ко мне со своими советами?! — взвилась она. — Что мне надо, чего мне не надо! Это не твое дело, фрэй! Я устала выслушивать ваши поучения! Здесь не бери, туда не гляди, сюда не велено, там не положено! Я не кукла, я — живая.
— Ишь ты! — восхищенно присвистнул Гвифин. — Решила зубы показать, дочь Оллеса?
Нет, ей на самом деле полегчало. И оттого, что в кои-то веки наорала на язвительного колдуна, и оттого, что хоть раз поступила так, как привыкла… где-то в Другом Месте. Чем дальше, тем сложнее было прикидываться смирной милой барышней из благородной семьи. Видимо, раньше ни смирной, ни, тем более, милой она не была и в помине.
